Житие Иса. Апокриф

— А те, неизменные, вбитые в безмерный свод, из года в год повторяют свои круги. Но есть блуждающие — они что, ниже свода?

— Все движутся, Ртеп. Но до них так далеко, что их перемещения не успеешь заметить за человеческую жизнь. Другие — ближе, о которых ты говоришь «блуждающие». И светят они отраженным от Солнца светом. Летят они, как и эта планета, вокруг серединного огня.

— Какая планета?

— Извини, забылся. Та, на которой мы с тобой. А серединный огонь — Солнце. И у дальних звезд, таких же огромных, как Солнце, есть и побольше, Ртеп, верь мне, свои планеты. На некоторых есть жизнь.

— Такая же, как у нас?

— Не всегда. Мы тоже мало знаем об этом. Однако несомненно — где-то она отстала от нас, где-то — умчалась вперед.

— Как понимать: «отстала», «ушла вперед», разве это дорога, по которой идут путники в город?

Смолкла песнь Мер. Она подошла, чтобы слышать ответ Иса.

— Спасибо за науку. Иногда привычная аналогия для свежего ума затеняет смысл. Я о том, что у предков твоих в руках был каменный топор, а на плечах — козья шкура. Это еще до того, когда они пригнали сюда стада. И для счета им хватало десяти пальцев. А будет…

Он долго смотрел вверх, словно искал там ответа. И так же, закинув руки за голову, лежал на кошме и ждал ответа Ртеп. Ждала и недвижная, невидимая Мер.

— Земля будет изобильна. Уйдут войны и голод. И Дальние потомки твои поведут корабли к звездам.

— Царство божие на земле? И не будет хлеб насущный Добываться в поте лица?

— Тут ты загнул — труд не исчезнет. Но из проклятия он станет потребностью. Он перестанет быть изнурительным, станет радостью. Не божье — человеческое царствие грядет, — опять скатился в местную фразеологию Ис, — но вернемся к нашим баранам.

— Баранам?

— В смысле — к нашим делам. Вы хотите разрушить несправедливость и построить то, что называете раем на земле.

— Так. И твоя проповедь равенства — ветер в наши паруса.

— Когда я говорю о равенстве, я говорю о равенстве для всех. А не только в твоем народе! Мне показалось, ты согласился с этим.

— Ты мыслишь как должно. Но не все могут понять тебя. Попробуй поговори с медноголовыми солдатами Империи, а ведь у них нет ни рабов, ни поместий.

— Дойдем и до них. Не всех проймет слово, но кого-то оно заденет.

— Держи карман шире! Поднимут на копьях и гвоздиками пришпилят к столбу! Лишь меч способен их вразумить.

— Но меч — способен? А может, после доброго удара мечами они задумаются, все ли решается силой? И слово тогда упадет на удобренную почву?

— Хорошо бы попробовать, но силу надо иметь!

— Нужны люди, Ртеп. И не плешивые пророки — воины.

— Будут. Сотен пять — хоть завтра. Пастухи, пахари, подмастерья.

— Нужно пойти к тем, кого готовят для боя на арене.

— К этому быдлу?

— Не по доброй воле они там.

— Лучше сдохнуть, чем развлекать своей кровью и кровью друзей низколобую имперскую сволочь!

— Еще раз — они не выбирали. И нам — не выбирать. А оружием они владеют. И хватит болтать! Или я уйду. Это — приказ.

— Ясно! А у тебя — железо в голосе. Я рад… Сим победиши!

Светало. Не было здесь привычной росы. И не у кого было спросить совета. А если уйти? Но с другим встанут они — лавину уже не остановить. А он дальше видит и больше знает. И хватит сомнений.

Назавтра с Гефом ушли в пески первые пятьдесят последователей — так именовали они себя. И каждому был дан знак, выкованный Гефом — крохотное изображение меча, чтобы носить под одеждой. А кузнец с подмастерьями взвалили на себя инструмент и три новых меча необычной длины и прочности. Вышли они из разных ворот и в разное время — так приказал Учитель. Вернулся Геф через пятнадцать дней. Тогда пошел Ртеп с другими И тоже вернулся через пятнадцать дней.

7

Наместник Липпин только что вышел из ванны, капельки воды еще дрожали на его рыжих жестких бровях. Недавно взошедшее солнце било в широкие окна имперской резиденции.

— Верховный жрец просит принять! — грохнув доспехами, по-солдатски гаркнул дежурный сотник.

— Проси, — пожал плечами Липпин и спокойно глянул на дверь.

Он принял жреца, стоя посреди комнаты как был, в льняной белой рубахе-хитоне, спускавшейся до колен. По подолу шла красная полоса. На ногах — красные же сандалии с ременной оплеткой по всей голени. От просторной короткой одежды наместник казался шире и приземистее А ширину лица подчеркивала короткая стрижка и челка на невысоком лбу.

«Не соизволил накинуть тоги, солдафон, нечистое животное», — подумал верховный жрец, оглядев упершего руки в бока и широко расставившего ноги наместника. И почтительно склонился, прошуршав тяжелыми длинными одеждами, черными и белыми, расшитыми сверху донизу золотом.