Житие Одинокова

Самым вероятным было, что «привиделось». Психика человеческая малоизученна, академик Павлов доказал какие-то инстинкты, и Вася, хоть не силён был в этой области, слышал мнения науки о снах. Электрические сигналы, бегая по нейронам мозга, вызывают в сознании человека всякие картины, которые не есть материальная реальность, а лишь идеалистические о реальности представления. Очень хорошо. Но, спрашивается, кто их смотрит, эти картины? Кто их оценивает на предмет соответствия материализму или идеализму? Неужели сам мозг? Но тогда, с материалистической точки зрения, следовало бы ожидать, что художественные достоинства, например, кинофильма «Александр Невский» начнёт оценивать сам кинопроектор…

Господи, помоги!

А Он уже помог. Ведь Вася Одиноков умер? Немецкий танк утоптал его в землю? Да, это так. Я, Вася Одиноков, умер, и никакие уже электрические сигналы не бегали по нейронам моего мозга, и предстал я Господу Богу, и Господь сказал мне: «Будь». Теперь я валяюсь под брезентовым навесом на лапнике, который сам же и нарубил штыком в этом материальнейшем из материальных миров, и размышляю о том, как же Бог мог попустить, чтобы немецкие танки топтали русских людей. А моё ли это дело — судить Господа? По правде, не моё. А мне завещано говорить только правду.

Вот это да.

Больше всего Васю удручало, что он никак не может постигнуть разницу между собой, Васей, как человеком, имеющим определённые физические параметры: вес, рост и прочее, — и тем Васей, который говорил с Господом. Ведь он, со своим ростом и весом, корчился под землёй — а кто же тогда сподобился беседы с Ним?

Тот, который смотрит эти картины в мозгу?

А этот «кто-то» — он что, часть того Васи, который имеет рост, вес, цвет глаз и прочую чепуху? Или наоборот, реальный Вася, валяющийся на лапнике, только физическая часть того Васи, которого удостоил своим вниманием Господь?..

А вот интересно: ведь он не видел, с кем говорил… Но точно знал, что с Ним.

— Эй, как тебя, — поманил он монашка. — Отец, брат — забыл, извини.

— Отец Димитрий величать меня, — подсел к нему монашек.

— Угу. Напомни, вот когда Моисей говорил с Господом, каким он видел Его?

— Чего?

— Ты что, необразованный? Когда Господь свои заветы диктовал Моисею…

— А! Понял! Говорил Он из огня, и лица его Моисей не видел.

— Точно?

— Да. Так в Писании написано.

— Я и сам помню. Только раньше странно мне это казалось, — Василий глянул монашку в глаза, и вдруг… Вдруг сам себе он показался не Василием Одиноковым, а кем-то ещё. Будто одновременно лежал он на лапнике, рядом со странным бледным молодым человеком, и он же — или не он? — был над этой сценой, над лесным жилищем и вообще над лесом, и видел всё вокруг.

— А там болото, на зюйд-ост, — сказал он. — Нет, на зюйд-зюйд-ост. А за ним село.

— Болото, — подтвердил монашек и нервно облизнул сухие губы. — На юго-юго-восток. Вам там ни за что не пройти.

— А в селе-то немца нет. И наших нет, — продолжал Василий, глядя в небо широко открытыми глазами. Он отчего-то знал, что говорит правду и что вот-вот ему откроется ещё какая-то правда. — А село-то это — Дамиановка? Да, так оно называется?

— А вам откуда знать? — вырвал руку из его хватки монашек, и Одиноков мгновенно потерял самого себя, летающего над лесами, и оказался всего лишь телом, лежащим возле убогой лесной избушки в окружении других подобных тел. Одно из них, монашек, стояло возле него, излучая неприязнь и страх. Другое, Мирон Семёнов, пыталось соорудить самокрутку из негодных для этого сухих трав. Третье, Саша Иваниди, прыгало на одной ноге «до кустиков».

Иваниди споткнулся о какую-то дерюжку и загремел во весь рост. Заорал в голос:

— Это ещё что?

Мирон и Вася подошли к нему, посмотрели: под дерюжкой, придавленной обломком хомута, прятался закопанный в землю жбан, полный небольших клубней молодого картофеля. Посмотрели на монашка, пятящегося от них.

— Картошечка, — сообщил Мирон, глядя на монашка без прежней приязни. — Напомни-ка, что ты нам плёл о церкви, которая всех накормит без различия, геолог он или иудей?

— Я про эту картошку забыл, — объяснял «отец Димитрий», продолжая пятиться.

— Стоять! — гаркнул Мирон, протягивая руку за винтовкой. — Ты кто такой?

— Отшельник я, — отвечал монашек, виляя глазами и выдавая тем самым своё враньё. — Не от мира сего мы…

— Откуда картошка, ты, гнида?

— За лесом поля колхозные… Сажали весной… Всё равно убирать некому.

— А нам почему не сказал? Мы тут лопухи жрём с лягушками, сволочь!

— Вы бы и картошечку мою сожрали за так, а мне опять собирать, тащить…

— Завтра уходим на восток, и ты пойдёшь с нами. Разберёмся, что ты за отшельник. Мать твою, так душевно про православие пел, а сам…

Отправляться в путь решили в ночь, до первого солнышка. Вася, переживший контузию, вроде бы уже мыслил здраво. Иваниди уже ходил — хоть с трудом, но без посторонней помощи. Навертели, как смогли, снеди на день-два пути, в том числе и варёной картошки, легли спать.