Житие Одинокова

Запись от 9 августа 1957 года

Сегодня я встретил старинного знакомца. Судьба свела нас в далёком 1941 году, в первые месяцы войны. Мы тогда после боя остались на занятой фашистами территории, мои друзья А. И. Иваниди и В. А. Одиноков были ранены (Одиноков контужен). В лесу случайно набрели на убогий домик, в котором жил когда-то православный праведник, отшельник. После войны я провёл небольшое расследование. Корреспондент смоленской областной газеты Ваня Дидурик рассказал мне следующее.

У монаха, постриженного под именем Гермогена, не заладилась жизнь в монастыре. Он обличал поповские непотребства, которые имели место при царской власти, призывал каяться тех священнослужителей, которые предавались греху чревоугодия и лени. Разругался с монастырским игуменом. Но расстригли его за то, что требовал отказаться от восьмиконечного креста, вернув исконно православный «греческий». Он ушёл в лес, построил скит. Советская власть монастырь закрыла, монахов выгнали, а вот к праведнику Гермогену идти забоялись. И он умер там своей смертью. Обнаружили это лишь в 1923 году; тело его само собой мумифицировалось. Верующие пытались устроить из похорон праведника целый крестный ход, но власть не позволила, а создавшиеся на памяти его секты были разогнаны. Со временем про Гермогена и его скит забыли.

Мы нашли скит, выходя из окружения, и несколько дней там прожили. При ските обретался молодой монашек, представившийся отцом Димитрием. В. А. Одиноков выяснил и рассказал мне в 1942 году при нашей встрече, что на самом деле он не был монахом или праведником, а был обыкновенным дезертиром.

А сегодня на пресс-конференции, которую давал журналистам, освещавшим Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, председатель Совета Министров СССР тов. Булганин Николай Александрович, я увидел отца Димитрия! Лощёный, упитанный, хорошо одетый господин, иностранец. Расспросил коллег, мне сказали, что это корреспондент немецкого радио Герхард Зуммер. Улучив момент, я окликнул его:

— Отец Димитрий!

— Ферштеен нихт, я не есть плёхо понимать по-русски, — ответил он. Если у меня и были сомнения, теперь они отпали: его голос невозможно забыть или спутать с любым другим. Это был он, мой знакомый дезертир! Но от разговора он ушёл и никак не желал признавать нашего знакомства. Я немедленно сообщил о своём открытии товарищу Н., куратору нашей сибирской делегации.

Глава тринадцатая