Житие одной бабы

Отошел незатейливый ужин. Исай Матвеевич с Костиком выпили по третьему пропускному стаканчику, - закусили остатком огурца и сели в стороне, чтобы не мешать бабам убирать со стола. Костик закурил свою коротенькую трубочку и молча попыхивал и поплевывал в сторону. Исай Матвеевич кричал на ребят, из которых одни червячками лезли друг за другом на высокие полати, - а другие стоя плакали в ожидании матерей, с которыми они опали по лавкам. Настя стояла у столба под притолкой, сложа на груди руки, и молчала. Мужики вышли на двор управить на ночь скотину. Впрочем, мужиков дома, кроме самого Исая Матвеевича, оставалось только двое: Григорий да его двоюродный брат Вукол. Домниного мужа и двух других старших сыновей Прокудина не было дома, - они были на Украине.

Костик выкурил свою трубочку, выковырял пепел, набил другую и снова раскурил ее, а потом он встал с лавки и, подойдя к двери, сказал:

- Поди-кась ко мне, сестра, на пару слов.

Настя спокойно вышла за братом. Домна глянула на захлопнувшуюся за невесткою дверь и продолжала собирать со стола объедки хлеба и перепачканную деревянную посуду.

- Ты что это так с мужем-то живешь? - спросил Костик за дверью Настю, стоя с нею в темных сенях.

- Как я живу, братец, с мужем? - проговорила окончательно сробевшая перед братом Настя.

- Как! Разве ты не знаешь, как ты живешь?

- Да как же я живу?

- Что ты огрызаешься-то! Нешто живут так по-собачьи! - крикнул Костик.

- Я не живу по-собачьи, - тихо отвечала Настя.

- Стерва! - крикнул Костик, и послышалась оглушительная пощечина, вслед за которой что-то ударилось в стену и упало.

Домна отскочила от стола и бросилась к двери.

- Куда! - крикнул Исай Матвеевич на Домну. - Не встревай не в свое дело; пошла назад!

Домна повернулась к столу, смахнула в чашку хлебные крошки и, суя эту чашку в ставец, кого-то чертакнула.

- Кого к чертям-то там посылаешь? - спросил Прокудин старшую невестку.

Домна ничего не отвечала, но так двинула горшки, что два из них слетели с полки на пол и разбились вдребезги.

- Бей дробней! - крикнул с досадою Прокудин.

- И так дробно! - отвечала Домна, подбирая мелкие черепочки разбитых горшков.

- Да что ты, сибирная этакая...

- Что! горшок разбила. Эка невидаль какая!

- Голову бы тебе так разбить...

Но в это время в сенях послышался раздирающий крик. Домна, не дослушав благожеланий свекра, бросилась к двери и на самом пороге столкнулась с Костиком.

- Совладал, родной! - сказала она ему с насмешкой и укором.

- Куда? - крикнул опять Прокудин. - Домна, вернись!

Но Домна не обратила никакого внимания на слова Прокудина и, выскочив в сени, звала:

- Настя! Настя! где ты? Настасья? Это я, откликнись, глупая.

Никто не откликается. Домна шарила руками по всем углам, звала Настю, искала ее в чулане, но Насти нигде не было.

Домна вернулась в избу, ни на кого не взглянула и молча засветила у каганца лучинную засветку.

- Куда с лучиной? - крикнул Прокудин.

- Настасью искать.

- Чего ее искать?

- Того, что нет ее.

- До ветру пошла.

- А може и за ветром.

- Брось лучину! воротится небось.

Домна лучины не бросила и вышла с нею в сени; влезла с нею на потолок, зашла в чулан, заглянула в пуньку, а потом, вернувшись, острекнула лучину о загнетку и оказала:

- Ну теперь уж сами поищите...

- Кого поискать?

Домна ничего не отвечала и, подозвав к себе плачущего пятилетнего сына, утерла ему нос подолом его рубашонки и стала укладывать его спать.

- Где Настасья-то? - спросил Прокудин. Домна молчала.

- Слышишь, что ли? Что я тебя спрашиваю! Где Настасья?

- А мне почем знать, где она? может, в колодце, може, в ином месте. Кто ее знает.

- Да что ты нынче брешешь!

- Что мне брехать. Брешет брех о четырех ног, а я крещеный человек.

- Не видал жены? - спросил Прокудин вошедшего Григорья.

- Нет, не видал.

- Что за лихо! Подите-ка ее поищите.

Ребята пошли искать Настю, и Костик злой-презлой пошел с ними, поклявшись дать Настасье здоровую катку за сделанную для нее тревогу. Но Насти не нашли ни ночью, ни завтра утром и ни завтра вечером.

Ночью на другой день в окно маслобойни Прокудина, откуда мелькал красноватый свет, постучался кто-то робкою рукою.

Костик и Прокудин, сидевшие вдвоем за столом в раздумье, как быть с пропажею бабы, тревожно переглянулись и побледнели. Стук опять повторился, и кто-то крикнул: "Отопритесь, что ли?"

Костику и Прокудину голос показался незнакомым, однако они встали оба вместе, вышли в сени и, посмотрев в дырку, прорезанную сбоку дверной притолки, впустили позднего посетителя.

Гость был один, и лицо его нельзя было рассмотреть в сенях. Пушистый снег как из рукава сыпался с самого вечера, и запоздалый гость был весь обсыпан этим снегом. Его баранья шапка, волосы, борода, тулуп и валенки представляли одну сплошную белую массу. Это был почтовый кузнец Савелий. Узнав его, когда кузнец вошел в маслобойню и стряхнулся, Костик плюнул и сказал:

- Тьфу, чтоб тебе пусто было! напужал только насмерть.

- Что больно пужлив стал? - спросил кузнец, обивая шапку и собираясь распоясываться.

- Да ведь ишь ты какой белый! - отвечал спохватившийся Костик.