Житие преподобного Паисия Святогорца

На ночь они оставались в домах, где шёл ремонт. Арсений ненадолго ложился и, убедившись, что ребята уснули, вставал и отходил куда-нибудь в угол, где при свете тусклой лампы читал и молился. Тёмный угол недостроенного деревенского дома на несколько ночных часов становился иноческой кельей, где Арсений по уставу святогорской каливы Сретения Господня горячо и ревностно исполнял монашеское правило. Ближе к утру, когда двое его товарищей ещё спали, он тоже ненадолго ложился и вскоре первый поднимался со словами: «Слава Тебе, Боже!» Каждый вечер он ходил в храм села, посвящённый святителю Николаю, и помогал приходскому батюшке служить вечерню.

С сельскими жителями Арсений был вежлив и сдержан. Он приветствовал каждого с добротой, от которой веяло уважением к человеку. Ему было тогда 27 лет, но пожилые люди вставали, когда он проходил мимо. В те годы раны только закончившейся гражданской войны ещё не затянулись, любое напоминание о пережитом причиняло невыносимую боль. Оттого любые беседы на политические темы были очень болезненными и нелёгкими. Арсений, хотя и хлебнул во время войны горя с избытком, не только никого не осуждал, но и находил подход к людям противоположных политических взглядов, стараясь, насколько возможно, смягчить их противоречия.

В Арматах жила женщина, которая в 1948–49 годах воевала в Навпактских горах на стороне ополченцев. Однажды она разговорилась с Арсением, и они поняли, что воевали одновременно в одних и тех же местах, но друг против друга.

– Но как же мы могли дойти до того, что повернули друг против друга оружие? – спрашивала женщина.

– Кончилась война, – отвечал Арсений. – Всё. Слава Богу.

Арсений разговаривал с этой молодой ещё женщиной настолько уважительно, словно по возрасту она годилась ему в матери.

Часто в селе вспоминали и о Святой Афонской Горе. Многие мужчины ездили на Афон на заработки и трудились там лесорубами. Собираясь, они делились своими впечатлениями о разных святогорских обителях. Арсений слушал их с огромным вниманием и в свою очередь рассказывал о монашеской жизни. Его слова были очень искренними и горячими. Все уважали его за доброту и скромность, и поэтому не обижались, когда он говорил им о своём заветном желании поскорее закончить работу и стать монахом.

Накануне Рождества 1951 года Арсений со Ставросом закончили подряд в Арматах. В те дни выпало много снега, но они пешком пошли в Коницу. На каждом пригорке по дороге Арсений крестился и повторял: «Слава Тебе, Боже». После Рождества они проработали вместе до сентября 1952 года. Тогда Арсений сказал Ставросу: «Всё. Уезжаю на Святую Гору. Прошу тебя, когда будешь работать один, будь очень внимателен».

«Не могу дождаться, когда я уйду из мира»

За два года работы Арсений накопил сестре приданое – пятьдесят золотых монет. Ещё он купил Христине швейную машинку, чтобы она могла зарабатывать как портниха. Так, проявив любочестие и сохранив в себе мир, он исполнил взятую на себя обязанность. Все эти годы Арсений, не желая, чтобы Христина переживала из-за того, что она – причина его задержки в миру, говорил ей, что он просто ещё не созрел для монашеской жизни. Да и не просто говорил – он искренне верил, что причина, по которой в нём нуждается его семья, – его собственная духовная незрелость, и Бог попустил ему долго оставаться в миру для того, чтобы он мог получше подготовиться к монашеству. Но все эти годы Арсений продолжал постоянно слышать, «как его лично призывают вступить в ангельский полк радистов Церкви».[96] Наконец он понял, что пришло время прекратить «отстреливаться одиночными выстрелами» (то есть материально заботиться о своих домашних), а пора заступать на боевое дежурство возле «духовной рации», быть на связи с Богом и помогать таким образом всему миру.

Но пока Арсений готовился к отъезду, прошло ещё шесть месяцев. Арсений вернулся к работам в селе Каллифея. У него появился новый ученик и помощник – любочестный юноша по имени Продром. Он успел поработать в подмастерьях и у других столяров, но те не платили ему почти ничего. «Попросись к Арсению, – посоветовали Продрому родственники, – он платит как никто другой». Арсений взял юношу в ученики. Целую неделю они работали в деревне, примерно в полутора часах ходьбы, а в субботу возвращались в Коницу. По дороге Арсений не давал Продрому нести мешок с инструментами. «Вот полдороги пронесу, а потом поменяемся», – говорил он. Однако когда они проходили половину дороги, Арсений с инструментами за плечами пускался вперёд бегом, и Продром не мог за ним угнаться.