В радости Старец вернулся со святыми мощами в Коницу и переночевал в доме Екатерины Патера, где поставил мощи под иконостасом. Госпожа Патера зажгла лампадку и ушла заниматься домашними делами. Однако со стороны той комнаты, где стояли святые мощи, она видела свет, подобный свету зарниц или молний, и подумала, что собирается дождь. Она даже поспешила приготовить зонтик, потому что утром собиралась идти в Нижнюю Коницу на Литургию. Старец пытался объяснить ей, что эти «молнии» сверкают не на небе, которое было чистым и звездным, а исходят от святых мощей. «Этот свет, — рассказывала госпожа Патера, — был каким-то странным — подобен молниям, но без вспышек».
Старец называл Стомион «садиком святой Богородицы», желая, чтобы это название напоминало ему о Саде Божией Матери — Святой Афонской Горе. Стомион отличался дикой девственной красотой — знающие люди говорят, что это одно из красивейших мест на земле.
Однако условия жизни в Стомионе были очень тяжелыми. Монастырь не имел даже лошади или мула. Старец рассказывал: «У меня было много сил. Два часа пешего пути я проходил за сорок пять минут. Я пил воду, а организм перерабатывал ее в кровь. Случилось, что я три-четыре раза в день ходил из монастыря в Коницу и приносил на своих плечах строительные материалы для сгоревшего монастыря». Такое пешее хождение даже само по себе — жесткая и болезненная аскеза. Но это доставляло Старцу радость — потому что он любил труд.
Иногда он снимал обувь и босиком по заросшей тропинке шел в находящийся напротив старый монастырь. Там он молился и через два-три часа возвращался в Стомион через ущелье реки Аос. Одному юноше, спросившему, зачем он это делает, отец Паисий ответил: «Да ведь я поздновато стал монахом». То есть Старец прилагал подвиги к подвигам для того, чтобы восполнить ту аскезу, которую он совершил бы, если бы стал монахом в более молодом возрасте.
Связавшись «с заботами Марфы» — как он называл стройку — и помогая людям в их нуждах, Старец продолжал и приумножал свой аскетический подвиг — притом, что состояние его здоровья оставляло желать лучшего. Он строго постился и всячески порабощал свое немощное тело. В это время он проходил курс лечения уколами. Иногда пищей целых суток был для него стакан воды. В монастырском огороде он выращивал различные овощи, но, несмотря на это, обычно обходился чаем с сухарями или толчеными орехами.
Рассказывает госпожа Пенелопа Барбути: «На огород он ходил босиком, а вечерами вытаскивал из своих ног занозы и колючки. Он съедал один сухарь утром и один вечером. А иногда вообще обходился только чаем. Работал очень много и почти не спал. Он старался никому ни в чем не отказывать, хотел всем помочь и услужить. Никогда никому не говорил "нет". На руках у него были мозоли от многих поклонов. А ноги — одни кости. Физическое здоровье у него было не в порядке».
Днем Старец очень много работал, а ночи проводил в бдении. Самостоятельно вычитывал богослужение суточного круга — как научился на Святой Горе. Он не оставлял ничего из предусмотренного монашеским уставом. С необыкновенной скрупулезностью исполнял свое личное монашеское правило, а кроме того, молился по четкам о живых и усопших вообще, а также о людях, имевших особую нужду в молитве.
Необходимое общение с людьми и занятие строительством не угасили его жажды к безмолвию. Напротив, они распалили эту жажду, и отец Паисий изыскивал различные способы непрерывного пребывания в умном делании и общении с Богом. Он всей душой стремился скрываться в безмолвных пещерах, чтобы, не отвлекаясь ни на что, молиться
Несмотря на то что монастырь находился в пустынном и безмолвном месте, Старец время от времени удалялся в пещеру. Он уходил туда ночами и совершал бдения — молясь по четкам и делая бесчисленные поклоны. Пещера, где он молился, находилась в холодном месте, куда не попадало солнце. С потолка пещеры сочилась вода.
Поэтому он вырыл себе другую — маленькую, как хлебная печь, — пещерку в солнечном месте. В этой пещере он мог поместиться, лишь согнувшись. Чтобы пещеру не было заметно, он прикрывал ее ветками. Позже, найдя дупло в дубе — в солнечном и сухом месте, — Старец хотел расширить его и уходить туда на безмолвие зимой, когда в монастырь совсем не попадает солнечный свет.
Если не было паломников, Старец на несколько часов уходил к себе в келью. Там он читал, молился и занимался духовным деланием. Дверь кельи он оставлял чуть приоткрытой, чтобы видеть монастырские врата — не придет ли кто-нибудь.