Приготовлением пищи он не занимался, кроме тех очень редких случаев, когда оставлял кого-то из гостей на ночь у себя в каливе. Однажды, оставив у себя знакомого юношу, он стал готовить обед: положил в кастрюлю немного растолченной в ступе чечевицы, добавил горсть риса, налил воды и, положив под кастрюлю пучок вереска и сусуры, заросли которых окружали его каливу, развел огонь и стал беседовать с гостем. Юноша думал, что, увлекшись беседой, Старец забыл о готовившейся пище. Однако вскоре обед оказался готов — пищу не понадобилось даже перемешивать. Настолько простым было его поварское искусство.
Вечерню они совершили по четкам. Юноша молился в храме, а Старец — у себя в келье, где он прочитал и канон из «Феотокариона»[93]
. Затем была трапеза, за которой Старец не переставал с отеческой любовью давать юноше советы и наставлять его. Пища была без масла, но очень вкусной. На юношу произвело впечатление то мирное сокрушение, с которым Старец читал молитву перед трапезой: он сосредоточился в себе так, словно оторвался от всего земного и стоял перед Самим Христом. После трапезы он вышел во двор покормить диких животных, каждое из которых звал по имени.На закате солнца Старец и юноша один час помолились по четкам во дворе — каждый наедине. Потом, отведя гостя в архондарик, отец Паисий удалился к себе в келью.
Так, в нищенской капсалиотской каливке Честного Креста подвизался Старец Паисий.
Старец рассказывал: «Я был в монастыре Ставроникита. Наступил вечер. Выходя из монастыря, я встретил за воротами одного мирянина, который хотел со мной поговорить. Идя рядом, он начал рассказывать мне о своих проблемах. Время шло, а я был болен — причем так, что не мог ни присесть отдохнуть, ни неподвижно стоять на ногах. Тем временем сгустились сумерки и наступила ночь. Вспомнив о своей болезни, я хотел прервать беседу, однако подумал: "У человека столько проблем, и неужели я буду думать о себе самом?" Он продолжал говорить, пока ночь полностью не вступила в свои права. Сам он договорился о ночлеге для себя в одной из келий, потому что ворота монастыря к тому времени уже были заперты.
Когда мы закончили беседу, я направился к своей каливе. Свернув на тропу, дошел до очень узкого и крутого спуска. Я ничего не видел (фонарика у меня при себе не было) и упал среди веток и зарослей ежевики. Ничего вокруг не видя, я хватался руками за ветви, а моя торба, перевернувшись, оказалась у меня на голове. Находясь в таком положении, я подумал: "Ну, что будем делать? Э, прочитаю-ка я Повечерие". Я начал читать "
21 февраля 1971 года Старец сидел во дворе каливы и читал черновую рукопись составленного им Жития преподобного Арсения Каппадокийского, проверяя, нет ли там ошибок. «До захода солнца оставалось два часа, — пишет Старец. — Я читал рукопись, и в это время меня посетил отец Арсений. Он ласково погладил меня, подобно тому как преподаватель ласково гладит хорошо написавшего урок ученика, и одновременно оставил мне невыразимую сладость и небесное радование, вынести которые я был не в силах. После его ухода я, как сумасшедший, бегал по участку вокруг моей каливы и громко звал его, думая, что смогу его найти»[95]
.Явление Святого потрясло Старца. Собственноручно он сделал карандашный рисунок Преподобного, с которого сестры монастыря в Суроти написали икону. Однако Старец говорил: «Первая икона вышла не очень похожей на Преподобного. Во время написания второй иконы я все время стоял у них над душой и говорил, как именно должна быть прописана каждая деталь». Так была написана известная икона преподобного Арсения, полностью передающая его характерные черты.