Житие святого Алибо

Увы! Первый же взгляд на барона Алибо заставил его людей сильно усомниться в этой истине. А уж когда барон заговорил, они и вовсе поняли, сколь торопливым было вынесенное ими суждение. Вместо того, чтобы грубо потребовать еды и вина, походя дав зуботычину кому-нибудь из слуг, или же по обыкновению пригрозить кому-либо из вассалов изгнанием со службы, или же поколотить супругу, чем за три месяца супружеской жизни Алибо занимался чуть ли не ежедневно, стоило ему хоть немного выпить или же впасть в дурное настроение, барон жалобно предложил собравшимся преклонить колени и помолиться во искупление его грехов. И ладно бы он гаркнул «На колени, дармоеды!», да так, чтобы у всех присутствующих уши заложило, и пообещал бы разбить голову любому, кто промедлит хотя бы на миг (тут бы всем стало ясно, что и в покаянии барон остается бароном и, как и прежде, своего не упустит даже… гм-гм… без штанов). Но Алибо, — кто бы мог подумать! — Алибо, способный раньше за малейшую провинность наказать не только слугу, но и рыцаря, бухнулся на колени и забормотал молитвы, даже не озаботившись посмотреть, следует ли его примеру хоть кто-нибудь. А голос?! Голос! Куда подевался этот знаменитый баронский рык, способный не хуже тарана снести вражеские ворота? От нынешнего хриплого шептания Алибо не то что ворота, жена бы не вздрогнула. О слугах можно и не говорить. Так что пока собравшиеся молча взирали на предававшегося раскаянию барона, огромный пиршественный зал неуловимо изменился. В глазах доблестных вассалов благородного Алибо появилось какое-то странное отчуждение. Напряженные позы слуг расслабились и приобрели непозволительную для простолюдинов наглость. Юная баронесса надменно выпрямилась и без спроса гордо покинула зал, на что еще недавно ни за что бы не осмелилась (служанки побежали за нею). Что говорить, супружество бедняжки Жизели никто не назвал бы легким. Сколько раз она горько плакалась отцу-исповеднику (собственный родитель вряд ли бы понял ее и одобрил), жалуясь на жестокость и ненасытность мужа — ну неужели мало ему было замковых служанок и деревенских девок, чтобы мучить еще и ее?! Однако то, что она увидела сегодня… это было уже слишком! Покрикивая на прислужниц, Жизель приказала немедленно собирать вещи и седлать лошадей, не желая ни одного лишнего мгновения оставаться под общей крышей с каким-то подлым шутом. И на этот раз ее строгий батюшка был полностью согласен с дочерью. Честь, знаете ли, не шутка!

Вот так, не прошло и двух часов, а благородная баронесса Жизель с отцом и свитой покинула Королевское Пожарище и отправилась искать временное убежище в монастырь.

В тот день расторопные слуги выполняли свои обязанности с редкостной небрежностью и рассеянностью, словно спали на ходу или же обдумывали какую-то необычайно важную мысль. Даже верные вассалы грешного Алибо за привычными делами и заботами все чаще поглядывали в сторону конюшен. Стоит ли удивляться, что не успело еще солнце скрыться за высокими стенами замка, а вечерняя прохлада окутать землю, как многочисленные люди барона, кто верхами, а кто и пешком, кто в одиночку, а кто небольшими отрядами спешно оставили Королевское Пожарище, даже ни разу не оглянувшись.

И если бы только беда Алибо заключалась в тоскливом одиночестве в огромном и гулком замке! Если бы он мог горько сетовать, что покинут и рыцарями, и оруженосцами, и мальчишками-пажами, и слугами, и даже самим кротким отцом-исповедником, не говоря уж о юной жене. Увы, главное несчастье Алибо, о котором он первоначально не мог даже предполагать, заключалось как раз в обратном. Должно быть, оставившие барона люди были сущими простофилями по сравнению с четырьмя предприимчивыми слугами (точнее, тремя слугами и одним конюхом), которые наблюдая за тем, как разбегаются из Королевского Пожарища приближенные Алибо, без лишних раздумий поспешили объявить себя хозяевами замка и прибрать к рукам все запасы и богатства, хранящиеся в его кладовых и подвалах. И, конечно, как и всяким хозяевам, им было совершенно, ну совершенно не обойтись без слуг. Или хотя бы без одного слуги — самого грешного барона. А на что еще мог сгодиться какой-то бесштанный шут?

И для бедняги Алибо началась новая, ни на что не похожая жизнь.