Житие тщеславного индивида

6. Новые люди

Вечерняя школа с её совершенно иными отношениями между разновозрастными одноклассниками ввела меня в мир новых людей, главным из которых стал Лев Присс.

Он пришел к нам в восьмой класс и в отличие от всех остальных не работал, а учился. После седьмого класса Лев поступил в музыкальное училище на композиторское отделение и попутно хотел получить школьный аттестат зрелости, чтобы потом легче было попасть в консерваторию. В классе мы оказались с ним за одним столом, и я на правах старшего – все-таки на год взрослей и уже знаю порядки в школе – стал опекать его. И получилось так, что в первые же дни учебы мне пришлось разрешать конфликт между ним и Женькой Трофимовым, другим нашим сверстником и одноклассником. «Разговор» они затеяли на краю огромного котлована за школой, где драка – возникни она между ними – была бы весьма опасной. А драка назревала, потому что деваха, которую они не поделили, была тут же и крикливо подначивала Лёвку быть пацаном, обзывала Женьку сопляком, а мне кричала, чтобы я не совался не в своё дело.

Третейский судья из меня получился простой: моментально вскипев от ситуации, я дал парням по фонарю под глазом, а ей сказал, что если она по-быстрому не отвалит отсюда, сброшу её в яму. На том и ушёл на урок. После перемены Женька не появился в классе, а Лёвка пересел за последний стол и до конца уроков избегал меня. Да и я не стал искать встречи на переменах. А после уроков он встал передо мной и спокойно спросил:

– За что?

Я растерялся. Спроси он другим тоном – плаксивым или угрожающим, я послал бы его подальше или еще раз отвесил горячего, как привык реагировать на вызывающую слабость или угрозу. Тут же возникла ситуация, выхода из которой я не знал.

– А тебе чего, мало? – ответил вопросом на вопрос.

– Нет, мне хватит. Ты скажи: за что?

Ответ мы искали вместе. Я признался, что не знал, как иначе помочь им найти выход из спора, что у нас в Роще практически всё решается кулаком, если не больше. Лёвка говорил, что это дикость, но соглашался: конфликт решон окончательно, потому что Женька Ляльку бросит из-за измены, и ему, Лёвке, она не особенно интересна, а скандалить из-за неё и вовсе глупо. Потом мы говорили о школе, чем вечерняя не похожа на обычную, дневную. В этой учителя не читают нотации, не лепят неуды, если кто-то чего-то не выучил – мало ли какая бывает причина – аврал случается на работе, командировка или устал человек до заворота кишок. Можно даже придти чуть поддатым с получки, как в прошлом году дядя Саша Костылев. Дремал, дремал на двух уроках, а на третьем вскинулся петь: «Частица чорта в нас заключена подчас…» Класс – в хохот, а географичка как ни в чем ни бывало: «Александр Иванович, не помните из какой это оперетты?»

Я проводил Лёвку до поселка Северной подстанции, где он жил, потом он меня – на полдороги в Полушкину рощу. Так началась наша многолетняя дружба, коренным образом изменившая мои жизненные интересы.

До самого окончания школы все выходные дни я проводил у Лёвки, где с утра до вечера гремело пианино, распевались арии и дуэты из опер и оперетт, потому что Лёвку занимала только серьезная музыка, а приятели его учились на дирижерско-хоровом отделении и тоже предпочитали классику. Для меня это было ново и захватывающе настолько, что, не имея ни слуха, ни голоса, я тоже пробовал петь с ними. Что из этого получалось – понятно, но не помню случая, чтобы кто-то оборвал мой нелепый вокал или посмеялся над ним. Хотя, может быть, не таким уж и нелепым он был – мой вокал. Ведь в Полушкинских кампаниях я вполне нормально пел и «Мурку», и «Таганку», а для козы Маньки и коровы Пеструхи горланил про разбойника Кудеяра и удалого Хазбулата.

В те годы в школах перед праздниками проводились «вечера» и как-то само собой получилось, что мы с Лёвкой стали их главными лицами. Лев вёл всю музыкальную часть вечеров, а я стал заправским конферансье: прослаивал номера анекдотами, репризами мастеров конферанса, услышанными по радио, придумывал какие-то шутки по ходу концерта. За одну такую шутку, помнится, получил очень весомый «гонорар».

В Ярославле, наверное, все знали «торговку Галю». Было ей тогда лет 20–25, торговала она с лотка у гастронома на проспекте Шмидта и училась у нас в восьмом классе. А известна Галя была гренадерским ростом и неохватными объемами груди и талии. И роскошно пела знойные романсы, в том числе и собственного сочинения. И вот однажды я объявил её выход предупреждением:

– А сейчас я попрошу зал быть потише, поскольку выступит крохотная девочка. Галочка, зал просит тебя!