Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святого Димитрия Ростовского. Книга десятая. Июнь

– Если истина познается с помощью правильного философского разумения, то что скажешь ты о Боге?

Иустин отвечал:

– Существо – никогда не изменяющееся, но всегда пребывающее в одном и том же состоянии, первопричина всякого бытия, – вот как мыслю я о Боге.

Старцу понравился этот ответ, и он продолжал вопросы:

– У всего существующего есть ли один общий разум? Ведь о сведущем в каком-либо искусстве говорят, что он это искусство разумеет: землемерие ли то, мореплавание или врачевство; не то же ли бывает и по отношению к прочим вещам божественным и человеческим? Еще скажи мне: есть ли такой разум, от которого исходит познание вещей как божественных, так и человеческих?

– Поистине есть, – отвечал Иустин.

– Одно и тоже ли: разуметь Бога, или разуметь музыку, арифметику, астрономию, или что-либо подобное?

– Совсем нет. Иное дело разуметь Бога, иное – знать какое-либо искусство.

– Ты хорошо отвечал, – сказал старец, – некоторые знания получаются нами или от слуха и учения или от созерцания предмета собственными глазами. Если бы, например, кто сказал тебе, что в Индии водится такой-то зверь, не похожий ни на каких других зверей, но совершенно, по своим разнообразным свойствам, отличный от них, – не видев его своими глазами, ты не мог бы знать о нем, а не слышав сначала сам рассказа об этом звере, не мог бы рассказать о нем и другому. Вот теперь я и спрашиваю тебя: как ваши еллинские философы могут правильно разуметь о Боге и утверждать о Нем что-либо истинное, если никогда не видели Его, не слышали и, следовательно, не имеют никакого познания о Нем?

Иустин отвечал:

– Отче! Сила Божества зрится не телесными очами, как рассматриваются человеком какие-либо земные живые существа, но одним лишь умом можно постигать Бога, как говорит Платон, учению которого я следую.

Старец спросил:

– Нет ли в уме нашем некоей силы с такими свойствами и настолько могущественной, посредством которой мы могли бы скорее постигать невидимое, чем познаем телесными чувствами какую-либо вещь?

Иустин отвечал:

– Воистину есть такая сила; Платон называет ее оком ума, которое, по его учению, дано человеку с тою целью, чтобы, очищенное и просвещенное учением любомудрия, могло оно созерцать самую божественную истину, причину всех вещей, постигаемых умом. Истина же эта не имеет определенного образа, или какого-либо подобия, или возраста, или чего-либо доступного телесным очам, но есть Существо выше всех существ, непостижимое, неисповедимое, соединение благости и красоты; самим же этим Существом от начала насаждено в благородных душах желание познавать Его, – ибо Оно любит, когда такие души Его познают и созерцают.

Старцу было приятно слышать такие слова, но всё же он не был вполне доволен этим рассуждением Иустина о Боге по учению Платона, как несовершенным по отсутствию христианского исповедания и, не одобряя Платона, сказал:

– Если Платон так учит, как ты исповедуешь, то почему он сам не познал и не постиг истины Божией? Утверждая, что Бог невидим и непостижим, он видимой твари, небу, звездам, деревьям и камням, обтесанным в подобие человеческое, поклонялся как Самому Богу и, обращая в ложь истину Божию, держался кумирослужения, и учил тому других. Я не думаю, чтобы Платон и прочие еллинские философы обладали правильным разумом, могущим достигать истинного Богопознания: «осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели» (Рим.1:21–22). Словом, скажу так: ум человеческий, не наставленный Духом Святым и не просвещенный верою, совершенно не в состоянии познавать и разуметь Бога.

Так и много подобного сему говорил старец о правом боговедении, истинном богопочитании и о прочих божественных вещах, обличая заблуждение еллинских философов. Дивясь речам старца, Иустин спросил:

– Где же и какого учителя можно найти для наставления в истине, если в Платоне и прочих философах нет истины?

Тогда старец начал повествовать ему о святых пророках, говоря: