Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том IV. Апрель

Когда погиб со срамом этот мучитель, вступил на престол сын его Лев, четвертый из носивших это имя, также еретик-иконоборец, подобный своему отцу, но и он вскоре умер. После него приняла царство жена его Ирина[39] с малолетним сыном Константином. Она возвратила Святой Церкви мир, созвав Седьмой Вселенский Собор для осуждения иконоборной ереси. Исполнилась радости вся Церковь Христова, приняв вместе с иконами первоначальное благолепие свое и увидев на престолах православных царей и архиереев. После Ирины царствовал Никифор, затем Михаил, оба православные. Потом вступил на престол Лев, по прозванию Армянин[40], пятый из носивших это имя. Подражая прежнему, соименному с ним, нечестивому Льву Исаврянину, он, подобно ему, воздвиг гонение на православных и святых, обновляя и восстановляя таким образом уже осужденную иконоборную ересь. Он искал себе помощников единомысленных злоучителей и нашел нескольких вельмож, из которых самыми приверженными иконоборной ереси были двое – Иоанн, прозванием Спекта, и Евтихиан; из лиц священнического сана он привлек на свою сторону Иоанна, прозванием Грамматика, нового Тертулла[41] – сосуд, избранный диаволом, – и некоего Антония Силея; из иноческого чина – Леонтия и Зосиму, который несколько времени спустя был уличен в распутстве, наказан отсечением носа и постыдно умер, оставив по себе худую славу. С ними царь утверждался в зловерии, а они своими советами поощряли его на брань, которую он уже начал воздвигать против Церкви.

Собрав отовсюду из страны своей в Царьград архиереев и прочее духовенство, Лев призвал в свою палату святейшего патриарха Никифора со всем Освященным Собором, желая, чтобы пред его лицом и в присутствии всех вельмож они имели прения с вышеназванными единомышленниками царя и пока еще тайными еретиками. Сначала царь сам повел беседу с православными; притворяясь православным, он взял с груди икону распятия Христова, которую имел на себе, лицемерно склонил пред ней голову и сказал святым отцам:

– Я с своей стороны ни в чем не отличаюсь от вас, ибо почитаю святую икону, как сами видите; но появились другие, которые учат иначе и говорят, что их путь правый. Пусть они явятся здесь, пред вами, и путем вопросов и ответов да откроется правильное учение об иконах. Если они в споре окажутся более справедливыми, убедив очевидными доводами, что их мнение согласно с истиной, то вам должно не только не противиться доброму делу, но даже способствовать ему; если же они будут вами побеждены и обличены в заблуждении, то пусть перестанут рассеивать пагубное учение. И тогда, как раньше, пусть останется прежнее учение об иконах. А я буду слушателем и судиею вашего обоюдного прения; ибо если мне подобает судить о меньших вещах, то насколько более должен я заботиться об управлении церковном? Выслушаю вас, должен выслушать и другую сторону – и на чьей стороне будет, по моему убеждению, правда, той и последую.

Но святейший патриарх и с ним все архиереи отнюдь на это не соглашались; они не желали не только иметь прение с зломудренными еретиками, но даже и видеть их, не соглашаясь, чтобы те явились пред их лицо.

– Эта ересь уже рассмотрена и осуждена с проклятием святыми отцами Седьмого Вселенского Собора; нет нужды ее более рассматривать и восстанавливать в Церкви то, что вполне ею отвергнуто.

Видя, однако, что царь весьма склонен к зловерию и помогает еретикам, святые отцы говорили с ним смело. Святой Емилиан, епископ Кизический[42], сказал:

– Царь! Если вопрос, для которого ты призвал нас – рассмотрение о правой вере, – вопрос церковный, то подобает обсуждать его, по обычаю, в святой церкви, а не в царской палате.

Царь возразил:

– Но и я сын церкви и выслушаю вас как посредник и примиритель, чтобы, сообразив доводы обеих сторон, узнать самую истину.

На это отвечал ему святой Михаил, епископ Синадский:

– Если ты посредник и примиритель, то почему делаешь не то, что подобает посреднику и примирителю? Собираешь противящихся учению Церкви, держишь в своей палате, даешь им смелость безбоязненно всех поучать, чтобы держались злочестивых догматов! А православные, страшась твоих грозных запрещений, даже в углах не смеют говорить что-либо в защиту православия. Это знак не посредничества и примирения, а гонения и мучительства.

– Я, со своей стороны, – отвечал царь, – рассуждаю, как сказал, одинаково с вами; но так как до меня дошло, что есть сомнения относительно почитания икон, то мне подобает это не замалчивать, но стараться узнать истину. Какая же причина тому, что вы не хотите беседовать с противниками вашими? Очевидно, та, что вы невежды и не имеете тех свидетельств из Божественного Писания, которыми могли бы защищать ваше мудрование.

Тогда святой Феофилакт, епископ Никомидийский, сказал: