Житница сердоболия

Ну, типичный, крЕтический случай. Старый дурак, неплохой человек по жизни, с привычным давлением 190 на 120, потрудился на огороде внаклонку, на солнцепеке, и его повело. Теперь плохо: тошнит, шатается, лежит, 220 на 140. И в больницу отказывается - ну, с этим понятно.

На меня, дачного пришельца, смотрели как на Бога, временно угодившего в огород, где и так благодать. Внимали каждой фонеме. Я осматривал его, благо помню пока, что и как смотреть.

А вот новых препаратов не знаю.... И старых доз не помню, позорно полез в аннотацию. Ага. Что-то я потерял, чем-то я заплатил все-таки.

Помочь я, конечно, сумел только Словом, да нехитрым советом. Раз уж я Божество. Даже рук почти не накладывал.

На следующий день - действительно божественный эффект: идет себе (здрасте), уже получше, да уже неплохо, и тра-ля-ля. И дальше пошел. Догонять до 300 на 200, если ему таблеток не купят в районе.

Вот чего мне не хватает: Богочеловечности. Естественное, свыше внушенное стремление. Если только не снизу.

Сон в летнюю ночь

До чего же жестокие случаются сны!

Приснилось мне, будто попал я в больницу, причем не в свою, а в другую, где тоже работал, но давно. И попал не лечиться, а снова работать, но буквально несколько дней, чтобы перекантоваться, откосить от чего-то страшного. Вышел на дежурство, выпил там. И меня засекли с утра. Я ничего и не сделал: так, побродил, поторкался в разные двери. А мне устроили форменный разнос с понятыми. Я даже главного понятого увидел: собственную рожу в зеркале, совершенно раздутую, перекошенную и с фурункулом.

Разгуливает по кабинету-ординаторской властная фигура, стерва на каблуках, и ведет змеиный допрос. И все меня сдают, все кивают. Я уж думал, меня защитят кладовщики, муж и жена, старенькие, которым она тоже насолила, и они подмигивали, что да, прикроют, не скажут, что я напился. Но их привлекли в качестве экспертов, потому что кладовщики увлекались фотографией. Показали им чернильного цвета, с блестками, гондон, дали лупу и стали пытать: можно ли сфотографировать его с расстояния десяти сантиметров или нет. Куда денешься? Можно. Так что кладовщики меня тоже продали, хотя я не очень понял, что я натворил.

А мне в это время уже надо было срочно лететь в Америку на съемку третьего Терминатора, у меня даже билет был: розовый и резиновый, на веревочке, вроде тех, что привязывают новорожденным к ножкам. Тем более, что я уже летал туда, садился на самолете прямо в Атлантический океан и прошел пробу. Только я не играть там кого-то был должен, а что-то другое; то ли кастингом заниматься, то ли вообще сочинить им всю историю.

А меня задерживают. В зеркало тычут, лупу наводят на гондон.

Наскальная живопись на тему милования

Мне нравилось развешивать разного рода поучительные плакаты. О том, что у меня дома делалось, я уж и говорить не буду. Желая разнообразить служебный быт, я, было дело, принес в поликлинику, в свой кабинет, два красивых плаката на тему здорового образа жизни. Очень, на мой взгляд, доходчивых.

Один был про СПИД, назывался "В ночное". На нем изображалось развратное такси, а в такси, на переднем сиденье, затаилась ослепительная путана с кирпично-красной рожей. Ее зеленый глаз фантазией художника превратился в таксёрский зеленый огонек. Больше там ничего не было, и простор для выводов образовывался просто степной, лихая воля для разбойничьего воображения. Ясно было одно: такой зеленый глаз в сочетании с рожей, да еще в такси - это очень плохо.

Второй плакат был тоже про СПИД. Я не помню, что на нем изображалось. Тоже какой-то купеческий разврат с участием заблудшей красавицы. Я помню только подпись: До СПИДанья!

Эти плакаты я повесил в кабинете: один позади себя, а другой - на противоположную стенку. Прихожу на другой день и вижу, что мой сменщик их сорвал.

"В ночное! - хмыкнул он. - Рожа такая поганая". И уткнулся в бумагу, и зашуршал скучным пером.

К началу моей больничной деятельности я уже несколько продвинулся в понимании прекрасного, выйдя на уровень наскальной живописи. В пещерах ведь было как? Там изображались обыденные события: поймал оленя, охотился на бизона. Близко, понятно, отражает созидательный труд. "Ночное" же в кабинете невропатолога - это, пожалуй, был перебор, потому что в это ночное не ходили ни мы с напарником, ни наши клиенты. Голая абстракция, не сравнимая, скажем, с плакатом "Папа, не пей".

Поэтому в больнице я принял участие в вывешивании актуального урологического плаката: расстроенный мужчина стоит, прикованный цепью к писсуару. С небес ему задают строгий вопрос: "Аденома?" Но чертовы бабы, по мгновенному приказу заведующей, сняли и эту картину. В их сумрачном сознании все еще ездили бездумные хрущевские бульдозеры. Нет в них чего-то такого, про что щелкают пальцами, подыскивая слова.

Вот, помню, на четвертом курсе старенький мухомор читал нам лекцию про гонорею, показывал слайды - ведь до сих пор держится в голове! "Как распространялась гонорея? - рассказывал старец. - В особых салонах кавалеры миловались с дамами..."