— Папа бредит, — говорит Жюль. — У него опять какие-то неприятности на службе…
Глава третья
День рождения Жюля
«Я всегда думал о том, что есть какая-то разница в понятиях
Такой записью открыл свой дневник тринадцатилетний Жюль.
Приближался день его рождения. Месье Верн имел обыкновение делать подарки в двух видах: нечто необходимое для преуспевания сына в школе, то есть полезное, помогающее в жизни, и что-нибудь еще, менее необходимое и, быть может, более полезное, ибо месье Верну было не совсем ясно, в чем больше пользы: в подарке развлекательном, сюрпризном или, так сказать, учебном — таком, который можно преподнести в любой день года.
— Подарю ему перочинный нож, — сказал Верн своей жене. — Как ты думаешь, перочинный нож — хороший подарок?
— У Жюля есть два перочинных ножа, — ответила жена. — Один ты подарил в прошлом году, другой Жюль выиграл в лотерею на ярмарке.
— Неизвестно, сколько нужно человеку перочинных ножей, — произнес Верн и задумался. Жена не без испуга взглянула на мужа: у него точь-в-точь такое лицо, каким оно бывает в суде, — плотно сжатые губы, прикрыт левый глаз, пальцы обеих рук бьют по столу, как по барабану. Вполне естественно, конечно, что мысли о перочинных ножах никак не могут быть связаны с мыслью о дне рождения собственного сына, — ведь месье Верн адвокат, и если он вот сейчас думает о ножах, то ножи эти имеют отношение к тому молодчику, что сидит на скамье подсудимых и клянется, что у него нет и не было ни одного даже и перочинного ножичка…
— Тогда что же, если не ножи? — строго произнес Верн, воображая себя на месте прокурора и одновременно думая о том, чем и как можно помочь недогадливому, глупому молодчику. Мадам Верн не могла знать, о чем именно думает ее супруг; она только догадывалась, что всеми уважаемый в Нанте адвокат месье Верн, ее супруг, всегда думает о своих делах. О делах посторонних он говорит вслух. И так же вслух размышляет, прикидывает, спорит с воображаемым собеседником…
— Подари ему волшебный фонарь, — сказала жена. — И дневник с девизами на каждую неделю. Ту книгу, которую я видела в магазине Дюваля. Это и развлечет Жюля, и от этого будет польза.
— Дневник? Вы, подсудимый, вели дневник! — воскликнул Верн, вскинул глаза на жену, руки сунул в карманы просторной суконной куртки и вдруг расхохотался. Жена покачала головой.
— Твои адвокатские дела убьют тебя раньше времени, — печально произнесла она. — Ты постоянно воображаешь себя в зале судебного заседания. Ты сходишь с ума, мой друг. Будет ужасно, если наш Жюль пойдет по твоему пути…
— Гм… Если он пойдет по моему пути… — мечтательно проговорил Верн. — Если действительно случится так, чего я сильно хочу, то мы лет через десять переедем в Париж. Непременно!
— Мечты, — вздохнула жена.
— В Париже, — не слушая ее, продолжал Верн, — ежедневно происходит до пятидесяти убийств, сотни грабежей в домах и на улицах, не считая всевозможных заговоров и крупных преступлений. Париж в этом отношении чудесный город, — там есть кого защищать! Наш мальчик будет первым адвокатом Парижа — да, да! Он откроет свою контору. Я обучу его всем тайнам, всем тонкостям моего ремесла. На дверях его квартиры, — не менее семи комнат, моя дорогая, — я уже вижу и сейчас медную дощечку, а на ней: «Жюль Верн, адвокат. Прием по вторникам от двух до четырех». О!.. Он будет принимать и в среду и в пятницу, но такая надпись поднимет его престиж. Жюль Верн! Адвокат! Как звучит, а?
— Мечты, — качая головой, сказала жена. — Вернемся к подарку. Купи ему механическую рогатку, вроде колчана, только стрелять надо камешками, Жюль увлекается охотой. Он будет убивать вредных птиц, мышей и крыс.
— Мадам! — гневно произнес Верн. — Из рогатки по мышам и крысам? О мой бог! Механическая рогатка! Надо же придумать! На прошлой неделе Жюль каким-то невероятным способом убил ворону, положил ее мне на стол и сказал: «Наш остров избавлен от дикого хищника, папа. Отныне ты можешь безбоязненно подниматься в горы…» А! Как тебе нравится? Рогатка!
— Подари ему книгу, — устало сказала жена и вышла из комнаты, сердито хлопнув дверью.