Жюль Верн

— Напрасно сердитесь, вы не поняли меня, — убеждал его Жюль. — Не меньше вашего я люблю мою родину, и я не намерен оскорблять ее, говоря, что она во многом уступает и непременно уступит Англии и Германии, — в том смысле, какой вы имеете в виду. Что тут оскорбительного! Мы — это литература, живопись, дамские наряды.

Гедо скрипнул зубами, сжал кулаки. Однако, выйдя вместе с Жюлем из библиотеки, он взял его под руку и тоном человека, примирившегося с противником, сказал:

— Забудьте мой резкий тон! Иначе я не мог, вы поймете, надеюсь. Но… ладно, не будем больше об этом. Я хочу сообщить следующее: мой друг, побывавший в прошлом году в России, говорил мне, что эта страна представляет собою грандиозную лабораторию всевозможных замыслов и открытий. Он говорил мне, что русские очень талантливы, упорны и терпеливы, и именно от них, русских, ждет мой друг почина в изобретательстве, — как раз там, где заключены любезные вашему сердцу гром и молния. Знаете ли вы Россию? Плохо? Я тоже очень плохо. Надо попросить Корманвиля подробно рассказать нам об этой загадочной стране.

Жюль улыбнулся:

— Не сердитесь, но эта загадочная страна разбила нашего Бонапарта! Мне хорошо известно, что русские очень сильны, но их беда в том, что руководят ими люди бездарные и жестокие. Русские — фантазеры и мечтатели, но крепостное право мешает им осуществить свои фантазии и мечтания. В одном салоне не так давно я встретил русского, по фамилии Соболевский, — преинтересный человек! Исключительная личность, скажу вам! Он рассказывал изумительные вещи о таланте своих соотечественников. Грустно, что мы так дурно знаем эту потрясающе большую страну. Мы, французы, легкомысленны и самоуверенны!

— Опять! — вспылил Гедо, — Вы плохой патриот, сударь!

— Плохой патриот! — вспылил и Жюль. — Плохой патриот указывает на плохое и говорит, что оно хорошее. Плохой патриот усыпляет и лжет. Не будем ссориться, возобновим нашу беседу.

— Возобновим, — неохотно согласился Гедо. — Вы что-то начали говорить мне о фантазии, когда мы сидели в читальном зале. Вы…

— Я начал о том, — с жаром перебил Жюль, — что сейчас фантазия опережает науку. Придет время, когда наука опередит фантазию. Нашему поколению необходимо вооружиться всеми знаниями, не пренебрегать тем, что сделали англичане, немцы, русские, — от всех понемножку, без гордости и ложного самолюбия! Вот о чем я говорил. Необходимо быть на уровне современных достижений — вот о чем я всегда говорю и думаю.

— Юрист! — рассмеялся Гедо, разводя руками. — В жизни моей не встречал подобных юристов. Учили одному, получилось другое!

— Общение с вами благотворно действует на меня, — сказал Жюль. — Ругайтесь, бранитесь, но не отталкивайте меня! Почаще разговаривайте со мною, указывайте, критикуйте, помогайте, — я так мало знаю…

Гедо крепко пожал руку Жюлю и молча поклонился, что должно было означать: «Всегда к вашим услугам!»

Жюль зашагал к себе, радуясь возможности наедине побыть со своими думами, — в эти часы дня Иньяр уходил в театр на репетиции своей оперетты. Но, видно, судьбе не хотелось, чтобы Жюль работал в этом году: не успел он снять пальто и шляпу, как вошел Лемарж — его приятель по юридическому факультету.

— Я к тебе с просьбой, — сказал он.

— И для этого ты оделся, как жених!

— Я и есть жених. Через десять дней я женюсь на молодой, красивой, богатой!

— Редчайшее соединение качеств, — заметил Жюль, — Умна ли она?

— Пока что да. Прошу тебя быть на церемонии моего бракосочетания; оно состоится двенадцатого мая, в Амьене. Мы весело проведем время, ты отдохнешь…

Жюль поблагодарил за оказанную ему честь. Уехать из Парижа, повеселиться на свадьбе, ухаживать за хорошенькими амьенками, влюбиться, полюбить, сделать предложение, вступить в брак… Заманчиво и страшно.

Он взглянул на свой письменный стол. На нем всё в пыли. Амьен или работа? Длительное безделье или образовательные беседы с Гедо и уютный читальный зал в Национальной библиотеке?

— Очень прошу тебя, поедем, — умоляюще протянул Лемарж. — Клянусь, не раскаешься. Родители моей невесты богаты. Их винному погребу завидует весь город. Ты поживешь у нас пятнадцать — двадцать дней, а потом сядешь за свой стол, сотрешь с него пыль и с новыми силами примешься за работу. Ты растолстеешь, порозовеешь, ты…

— Вези меня в Амьен, — сказал Жюль.

Глава шестнадцатая Две свадьбы

Париж превращался в грандиозную финансовую контору по скупке и продаже земли, домов, убеждений и совести. В переполненном вагоне поезда Жюль за четыре часа пути до Амьена получил столько материала, столько ценных сведений об игре на бирже и спекуляции, наслушался таких разговоров о внезапном обогащении одних и обнищании других, что всего этого хватило бы на большой рассказ под названием «Золотая лихорадка».