Жюльетта

– С вас достаточно, Жюльетта, – скомандовал он, – а вы, Лауренция, займите ее место.

После Лауренции настал черед Дюран, затем все присутствующие женщины прошли через эту процедуру, и содомиты время от времени вытаскивали свой член и давали облизать его нашему гостю. Таким же образом менялись служанки, которыми распоряжалась я.

– Пора перекусить, – наконец произнес Корнаро. – А потом мы продолжим развлечения и усовершенствуем их. Как вы считаете, Жюльетта, есть ли на свете более прекрасная страсть, чем похоть?

– Я бы сказала, что таковой не существует; но похоть всегда должна вести к излишествам: в плотских делах заслуживает звания глупца тот, кто надевает на себя узду, кто даже не пытается узнать, что такое удовольствие.

– Распутство, – вставила Дюран, – это праздник души и тела, который предполагает попрание всех ограничений, высшее презрение ко всем предрассудкам, полный отказ от всех религиозных норм и предписаний, глубочайшее отвращение ко всем нравственным императивам; распутник, который не достиг философской зрелости, который постоянно шарахается между своими неистовыми желаниями и своей больной совестью, навсегда лишен истинного счастья.

– Я не думаю, – сказала Лауренция, – что можно хоть в чём-то усомниться в рассуждениях его светлости, и я убеждена, что он достаточно умен, чтобы презирать благопристойность.

– Во всяком случае, – заявил Корнаро, – я не вижу ничего, абсолютно ничего священного в человеческом обществе и с полным основанием полагаю, что все, придуманное людьми, является не чем иным, как плодом человеческих предрассудков и эгоизма. Я думаю, нет на земле человека, который знал бы жизнь лучше меня. Как только исчезает вера в религию и, следовательно, слепое доверие к Богу, все духовное и телесное в человеке немедленно подвергается беспрестанному пересмотру и вслед за тем презрению, как это произошло со мной, ибо Природа вложила в меня отвращение к подобным вымыслам. В сфере религии, морали и политики никто не разбирается лучше, чем я, и ничье мнение не вызывает у меня уважения. Стало быть, ни один смертный не сможет заставить меня поверить или принять свои убеждения, из этого вытекает, что никому не дано права судить или наказывать меня. В какой бездне глупостей и заблуждений оказалось бы человечество, если бы все люди слепо принимали то, что вздумалось утверждать другим! По какому высшему праву вы называете нравственным то, что исходит от вас, и безнравственным то, что проповедую я? До какого произвола доходим мы, пытаясь установить, что есть истина и что есть ложь!

Однако мне могут возразить: мол, есть вещи, настолько отвратительные, что невозможно сомневаться в их всеобщей опасности и мерзости. Со своей стороны, друзья, я громогласно заявляю, что нет ни одного, якобы отвратительного поступка, который, будучи внушенным Природой, когда-то в прошлом не служил основой какого-нибудь освященного обычая; так же, как нет ни одного, который, будучи соблазнительным, в силу одного этого факта не сделался бы законным и добропорядочным. Следовательно, я прихожу к выводу, что нельзя противиться никакому желанию, ибо каждое желание имеет свою полезность и свое оправдание.

Величайшая глупость думать, что коль скоро вы родились на той или иной географической широте, вы должны подчиняться обычаям данной местности. В самом деле, неужели я буду мириться с несправедливостями по отношению к себе только в силу случайности места своего рождения; я таков, каким сделала меня Природа, и если есть противоречие между моими наклонностями и законами моей страны, вините в том Природу, а не меня.

Но ты представляешь собой угрозу для общества, могут сказать мне, и общество, защищая свои интересы, должно изгнать тебя из своей среды. Абсолютная чепуха! Уберите свои бессмысленные преграды, дайте всем людям равное и справедливое право мстить за зло, причиненное им, и никаких кодексов и законов вам не понадобится, не потребуются усилия безмозглых и самодовольных педантов, которые носят смешное звание криминалистов, которые, кропотливо взвешивая на своих весах чужие поступки и ослепленные своим завистливым и злобным гением, отказываются понять, что если для нас Природа является сплошными розами, для них она не может быть ничем, кроме как чертополохом.