Жюльетта

В следующий момент они прыгнули на меня как четверка обезумевших Мессалин. Разумеется, я достойно ответила на их ласки; возбужденная таким проявлением чувств, я присоединилась к их хору, поносившему последними словами химеричного Бога, который, как говорят, порождает их. Между тем гремел гром, все небо полосовали молнии; гондола наша болталась, как щепка, на ревущих волнах, а мы богохульствовали, мы извергались и бросали вызов Природе, которая взъярилась на все сущее и благословляла только наши удовольствия.

Одна очень хорошенькая женщина пригласила меня на обед в свой дворец. Мне пришлось на ее глазах возбуждать ее пятнадцатилетнего сынка, после чего в его присутствии мы ласкали друг друга. Потом она позвала дочь, которая была на год младше брата, и велела мне возбуждать девочку, пока сын содомировал свою мать. Затем она держала дочь, подставив ее зад содомистскому натиску сына; в продолжение этой процедуры я облизывала девочке вагину, а мать языком ласкала анус содомита. Пожалуй, никогда прежде я не встречалась с более хладнокровной и умной развратницей. Узнав о том, что мы торгуем ядами, она попросила доставить ей целый набор наших снадобий. Я поинтересовалась, уж не собирается ли она угостить ими очаровательные создания, которыми мы только что наслаждались.

– А почему бы и нет? – ответила она. – Если я бросаюсь в море порока, меня ничто не может остановить.

– Вы – прелесть, – заметила я, целуя ее в губы, – ведь в таких случаях чем больше запретов мы попираем, тем сильнее извергается наше семя.

– Значит моё извержение будет неистовым, – улыбнулась она, – ибо преграды и запреты мне неведомы.

Шесть месяцев спустя она осталась без мужа, без родителей и без детей.

Как-то раз за мной послал член Совета Десяти Венецианской республики, которому потребовалась женщина обслуживать его сына в то время, пока он его содомировал.

Другой вельможа, также заседавший в этом высоком Совете, потребовал, чтобы я забавлялась с его сестрой, перезрелой и уродливой самкой; сам он содомировал ее, потом совершил содомию со мной, и в завершение я получила сотню ударов бичом от его сестры.

Короче говоря, не существует на свете таких сладострастных и мерзких способов удовлетворить похоть, которыми бы мы с Дюран не предавались с рассвета до ночи; не проходило и дня без того, чтобы наш промысел – проституция, сводничество, предсказания судьбы и отравления – не приносили нам тысячу цехинов, а то и того больше.

Нас уважали, нами восхищались, нашего общества искали самые благородные распутники мужского и женского пола города Венеции, и мы, без всякого преувеличения, вели самую блаженную и самую роскошную и беззаботную жизнь, когда ужасный поворот судьбы разлучил нас и лишил меня любезной моей Дюран, и за один день я потеряла все свое состояние, которое привезла в Венецию, и все, что заработала там.

Наказанием, обрушившимся на Дюран, судьба выразила свою нетерпимость к той же самой слабости, за которую я заплатила сполна много лет тому назад. Как вы помните, моя ошибка, повлекшая за собой вынужденный отъезд из Парижа, заключалась в том, что я проявила нерешительность и не довела свое злодейство до высшей степени. Такая же участь постигла мою подругу, и столь жестокие уроки лишний раз доказывают, что если вы ступили на путь порока, опаснее всего – бросить взгляд в сторону отвергнутой добродетели или обнаружить недостаток твердости, необходимой для того, чтобы перейти последние рубежи; дело в том, что Дюран не хватило не воли, а храбрости, и если несчастная потерпела поражение, причиной тому стал не недостаток амбиции, а элементарная трусость.

Однажды утром Дюран вызвали трое верховных инквизиторов Республики и, взяв с неё обещание хранить тайну, сообщили ей, что им нужна помощь в уничтожении очень многочисленной партии, образовавшейся в городе.

– К сожалению, дела зашли так далеко, – сказали ей, – что о законных средствах говорить не приходится, яд – единственное, что нам осталось применить. Как вам известно, вы три года пользовались нашей снисходительностью, мы позволяли вам в мире и спокойствии наслаждаться плодами своих преступлений, и сегодня в знак благодарности вы должны помочь нам наказать наших противников самым жестоким образом. Сумеете ли вы распространить чуму в городе и в то же время уберечь от неё лиц, которых мы вам укажем?

– Нет, – отвечала Дюран, хотя была в состоянии сделать это: она обладала всеми секретами, необходимыми для этого, но она испугалась.

– Очень хорошо, – сказали инквизиторы, открыли перед ней дверь и отпустили ее.

Еще больше испугал Дюран тот факт, что они даже не предупредили ее о том, чтобы она держала язык за зубами.

– Мы пропали, – сказала она, вернувшись домой, и рассказала обо всем, и первой моей мыслью было отправить ее назад к инквизиторам.