Жюстин (Александрийский квартет - 1)

Что еще добавить? Легкая экстравагантность в одежде едва ли бросалась в глаза, если речь шла о человеке, слишком богатом, чтобы носить старые фланелевые брюки и пальто из твида. Теперь же, в ослепительно элегантном костюме из искусственного шелка, с широким алым кушаком, он казался именно тем, кем должен был быть всегда, - самым богатым и самым красивым из городских банкиров, этих воистину найденышей судьбы. Люди удовлетворенно перешептывались: наконец-то он стал самим собой. Именно так должен жить человек с его положением и средствами. Одни лишь дипломаты унюхали за неожиданным всплеском расточительности некие подводные токи, скрытые мотивы, может быть, даже заговор против короля и зачастили к нему в гостиную с букетами заученных любезностей. За масками лиц, ленивых или фатоватых, ощутимо тикало любопытство, профессиональный азарт: докопаться во что бы то ни стало до истинных побуждений и скрытых планов хозяина дома - а как же иначе, ведь даже сам король бывал теперь у Нессима запросто.

Господи, как далеко от настоящего эпицентра бури ходили эти волны! Нечто, задуманное Нессимом, вызревало медленно, как сталактит, и долгую паузу можно было заполнить чем угодно - расчерчивали бархатное небо искристыми хвостами ракеты, вонзаясь все глубже и глубже в прохладную ночь, где лежали запертые друг у друга в объятиях и в мыслях Жюстин и я. В тихом зеркале пруда всплески человеческих лиц, озаренных светом золотых и алых звезд, с шипением взлетевших в небо, - как мучимые жаждой лебеди. Из тьмы, с теплой ладонью на моем запястье, я глядел на бьющееся в конвульсиях цветного света осеннее небо спокойно и просто, как человек, чья обязательная доля незаслуженных страданий уже отмерена и боль растворяется и гаснет, - так покидает она больные члены, чтобы разлиться равномерно, заполнить без остатка все тело или мозг. Изящные спирали фейерверков на темном небе вливали в наши жилы ностальгическое чувство единения с необъятной вселенной любви, уже готовой выставить нас за ворота.

Небо в ту ночь по-летнему полыхало зарницами; не успел еще отплясать фейерверк, как захрустела где-то над пустыней, на востоке, черствая корочка грома, струпом разрастаясь в мелодичной ночной тишине. Брызнул легкий дождь, молодой и свежий, и в одно мгновенье темнота заполнилась бегущими фигурами людей - назад, под укрытие освещенных изнутри домов; поднятые выше колен платья и в голосах - прохладный перезвон радости. Фонари снимали отпечатки с обнаженных тел под мокрою насквозь одеждой - мы же, не сговариваясь, нырнули в беседку за сладко пахнущей живой изгородью и легли на резную, из камня скамью в форме лебедя. Болтали и смеялись люди, пробегавшие мимо беседки дальше, к свету; мы покачивались в мягкой колыбели темноты, чувствуя, как покалывают наши лица ласковые иголочки дождя. Люди в смокингах подожгли запалы последних, ненужных уже зарядов, и сквозь ее волосы я увидел, как карабкаются в небо запоздалые бледные кометы. Я попробовал на вкус, с разноцветной круговертью радости перед глазами, теплый отчаянный рывок ее языка, ее рук поверх моих. Сколь несоразмерно было счастье - мы даже не говорили, мы просто глядели друг на друга в темноте глазами, полными непролитых слез.

Из дома долетели сухой хлопок - открыли шампанское - и звуки смеха. "Ни единого вечера вдвоем".

"Что творится с Нессимом?"

"Я уже ничего не понимаю. Когда тебе есть что скрывать, поневоле станешь актером. И всем окружающим тоже придется играть".

Все тот же человек улыбался публике с фасада их семейного благополучия - как и прежде, уверенный в себе, пунктуальный, интеллигентный; внутри же царили хаос и смятение - его больше не было, он исчез. "Мы как-то потеряли друг друга", - сказала она угасающим шепотом и, пододвинувшись ближе, всадила в меня по самую рукоятку здравого смысла долгий поцелуй как итог всего прожитого нами вместе, - еще с минуту отзвук поцелуя не покидал наших соединившихся тел, затем затих, истаял в непроглядной тьме вокруг навсегда. И все-таки, лежа с ней рядом, я знал, о чем она думает при каждом объятии: "Может быть, именно так, с такою болью, даже, наверное, желанной болью, - может быть, именно так я найду дорогу назад к Нессиму". Дикая тоска сдавила вдруг мое сердце.