Жюстина

– Я видела, как вы беседовали, сидя в траве, – ответила осторожная Жюстина, – но ничего больше, клянусь вам, господа.

– Мне хочется тебе верить, – сказал Брессак, – и в этом твое счастье. Если бы я решил, что ты видела ещё что-нибудь, ты никогда не вышла бы из этого куста… Сейчас ещё рано, Жасмин, и у нас есть время выслушать историю этой девочки, давай узнаем её, а потом посмотрим, что делать. Молодые люди сели под деревом, Жюстина присоединилась к ним и рассказала со своим обычным красноречием о всех несчастьях, которые преследовали её с тех пор, как она появилась на свет.

– Ладно, Жасмин, – сказал Брессак, поднимаясь, – будем на этот раз справедливыми. Мудрая Фемида уже осудила это бедное создание, поэтому не следует препятствовать планам великой богини: приведем в исполнение смертный приговор, вынесенный этой преступнице. И это маленькое убийство, весьма далекое от преступления, будет нашим вкладом в восстановление морального порядка: раз уж мы иногда сами нарушаем этот порядок, будем иметь мужество восстанавливать его, когда представляется случай… И злодеи, грубо схватив девочку, потащили её в глубину леса, смеясь над её слезами и жалобными криками.

– Сначала разденем её догола, – сказал Брессак, срывая все покровы скромности и целомудрия, но при этом обнажившиеся прелести нисколько не смягчили этого человека, равнодушного ко всем чарам пола, который он презирал.

– Женщина – это мерзкая тварь! – повторял он, брезгливо попирая её ногами. – Взгляни, Жасмин, на это животное! – Потом, плюнув не неё, прибавил: – Скажи, друг мой, смог бы ты получить удовольствие от этой твари?

– Никакого. Даже в задницу, – коротко ответил лакей.

– Вот так! Вот что глупцы называют божеством, вот что обожают идиоты… Посмотри же, посмотри на этот живот, на эту мерзкую щель; вот храм, которому поклоняется глупость, вот алтарь, где воспроизводится род человеческий. Давай же не будем жалеть эту стерву, давай привяжем её… И бедную девочку вмиг связали веревкой, которую злодеи сделали из своих галстуков и носовых платков; затем они растянули её конечности между деревьями, и в таком положении, когда её живот свешивался над самой землей, все её тело пронзила такая острая боль, что на лбу выступил холодный пот; теперь она существовала только благодаря этой нестерпимой пытке, она испустила бы дух, если бы боль перестала терзать её нервы. Чем сильнее страдала несчастная, тем больше веселились наши молодые люди. Они сладострастно наблюдали за ней; они жадно ловили каждую судорогу, пробегавшую по её лицу, и их жуткая радость принимала различные оттенки в зависимости от интенсивности её мучений.

– Достаточно, – сказал наконец Брессак, – мы попугали её как следует.