Жюстина

– Клянусь всеми растреклятыми богами христианства, нет приятнее способа совокупляться, – заявил Роден некоторое время спустя, – но можно, по-моему, сделать ещё лучше: поставим в такую же позицию Марту и мою сестру и таким образом удвоим сумму наших наслаждений. Целый час подряд наши блудодеи воздавали должное четырем прекрасным женским задам, они поворачивали их с такой быстротой, что со стороны эти предметы, наверное, казались крыльями ветряной мельницы. Название так и сохранилось за этой позой, которую мы рекомендуем каждому либертену. Наконец они утомились, ведь нет ничего более непостоянного, чем распутство: оно всегда жаждет наслаждений и воображает, будто предстоящие лучше прежних, и ищет сладострастия только за пределами возможного. Возбуждение наших распутников достигло такой стадии, что в глазах у них сверкали искры, и их копья, прильнувшие к животу, казалось, бросают вызов самому небу. Роден особенно остервенело целовал, щипал, шлепал Жюстину. Это была невероятная смесь ласк и оскорблений, деликатности и жестокости! У злодея был такой вид, будто он не знал, как одновременно возвысить и растоптать свое божество. Мы же, будучи целомудренными от природы, воздержимся от описания мерзостей, которые он себе позволил.

– Довольно, – наконец сказал он Жюстине, – теперь ты видишь, моя дорогая, что всегда есть смысл связываться с содомитами, потому что твоя честь осталась при тебе, менее совестливые развратники обязательно сорвали бы цветок твоей девственности – мы же его уважили. Не волнуйся: ни Ромбо, ни я даже не мыслим покуситься на него, а вот эта жопка… эта чудная жопка, мой ангел, часто будет служить нам! Уж больно она свеженькая, изящная и соблазнительная… Говоря это, сластолюбец снова осыпал её ласками и время от времени вставлял в заднюю пещерку свой посох. Между тем наступило время серьезных утех. Роден бросил на свою дочь испепеляющий взгляд, и в его безумных глазах читался приговор несчастной девочке.

– Отец, – рыдала она, – чем заслужила я такую участь?