Жюстина

– Это я, отец… это я убил твою жену, это я наставляю тебе рога! Верней вздрогнул и поспешил в комнату д'Эстерваля, возбужденный как застоявшийся бык. Ему показали тело его супруги, вернее окровавленные останки несчастной женщины, испустившей дух в результате пыток, о которых даже страшно рассказывать. Верней овладел сыном, который, как известно, сношал в этот момент Доротею; Брессак совокуплялся с дядей, Джон содомировал Брессака; Марселина орудовала хлыстом, подбадривая участников этой потрясающей оргии; она стихла только для того, чтобы возобновиться в новых формах и продолжаться до появления дневной звезды, которой предстояло осветить, наконец сцену расставания наших героев ["Не изображая событий, о них можно рассказать больше, – пишет Ламетри, – полезнее возбудить любопытство ума, намекая на предмет, частично скрытый от глаз, который нам ещё не виден и о котором нам хочется догадаться самим». Таковы мотивы, заставляющие нас набросить вуаль на эпизоды, о которых мы лишь сообщаем мимоходом. (Прим. автора.)]. Нетрудно представить, что расставание сопровождалось самыми горячими заверениями скоро встретиться вновь, каждый дал слово и отправился своей дорогой. Жернанд провел несколько дней в замке новой супруги, затем увез её в свой. Мадам де Вольмир не могла поехать с дочерью: скрученная подагрой и ревматизмом, она не покидала своего кресла, поэтому Жернанд, завладев девушкой, скоро изолировал её так же, как и прежнюю жену. Только вместо сумасшествия стали поговаривать об эпилепсии, о том, что за молодой графиней следует строго присматривать, что ей необходим покой; мать несчастной, женщина небогатая и осыпанная милостями Жернанда, не осмелилась проверить, слухи обрели силу фактов, и распутник стал спокойно наслаждаться с новой жертвой теми же удовольствиями, которые свели в могилу предыдущую. В разгаре этих событий и замыслила Жюстина побег и, конечно, она осуществила бы его незамедлительно, если бы не надежда, что ей больше повезет со своей второй хозяйкой, нежели с той, которой её лишила жестокость этих чудовищ. Мадемуазель де Вольмир, девятнадцатилетняя девушка, ещё более красивая и нежная, чем прежняя госпожа, настолько покорила Жюстину, что та решила спасти её, невзирая на грозящие ей опасности. Прошло около шести месяцев с тех пор, как коварный Жернанд начал приучать к своим омерзительным прихотям это кроткое очаровательное существо, приближалось время года, когда следовало ожидать нашествия всей злодейской шайки, и Жюстина, поколебавшись, открылась своей несчастной хозяйке: она сделала это с такой прямотой, с таким желанием разбить её оковы, что та поверила ей. Они договорились сообщить матери о жестокости графа. Мадемуазель де Вольмир не сомневалась в том, что женщина, давшая ей жизнь, несмотря на недуг, тут же поспешит на помощь к дочери. Но как предупредить её? Привыкшая преодолевать преграды, Жюстина на глаз измерила высоту террасы – не более тридцати футов. Её глаза не встретили никакой внешней ограды, и она решила, что окажется на лесной дороге, как только переберется через стену. Мадемуазель де Вольмир, приехавшая в замок ночью, не могла ни подтвердить, ни опровергнуть её предположение, а в отсутствие графа Жюстина, бывшая под постоянным присмотром старух, не имела возможности произвести разведку местности. Итак наша храбрая и верная подруга решилась попытать счастья. Вольмир написала матери достаточно убедительное письмо, чтобы разжалобить её и побудить тотчас поспешить на помощь своей несчастной дочери. Жюстина спрятала его на груди, затем с помощью связанных простыней спустилась к подножию крепости. Но что с ней стало, великий Боже, когда она обнаружила, что оказалась в парке, окруженном высокими стенами, которые были прежде не видны из-за множества густых деревьев; эти стены высотой тридцать футов, толщиной три фута, были утыканы битым стеклом… Что же предпринять? Вот в таком отчаянном положении должен был застать её приближавшийся рассвет. Что о ней подумают, увидев её в таком месте, где она могла оказаться единственно с намерением бежать? Разве удастся ей укрыться от ярости графа? Никакой пощады нечего было ожидать от этого дикого вепря! Он насытится её кровью, она не сомневалась в этом: такую кару он ей обещал… Возвращение было невозможно: Вольмир сразу убрала связанные простыни; стучаться в двери – значило наверняка выдать себя. Каким-то чудом наша бедная Жюстина не потеряла голову окончательно и не сдалась на милость своего отчаяния. Если бы только она заметила хотя бы искорку жалости в душе хозяина, возможно, надежда бросила бы её навстречу опасности, но это был тиран, варвар, монстр, презирающий женщин, который давно искал повод расправиться с ней, выпустить из неё всю кровь капля за каплей, чтобы посмотреть, сколько часов она будет умирать от этой пытки – разве можно было рассчитывать на снисхождение? Не зная, что делать, окруженная со всех сторон опасностями, она села под деревом, молча отдаваясь на волю Всевышнего. Наконец забрезжило утро, и первое, что бросилось ей в глаза, был сам граф. Он вышел для того, чтобы подстеречь мальчишек, которым он молчаливо позволял собирать ветки в своем парке, а потом с удовольствием заставал их на месте преступления и избивал до крови. И в этот раз его экспедиция увенчалась успехом: он поймал одного воришку, порвал несчастному ягодицы и прогнал прочь увесистой палкой, и тут он увидел Жюстину: ему показалось, что он столкнулся с привидением… Он невольно отпрянул. Редко храбрость входит в число достоинств злодея. Жюстина поднялась, дрожа всем телом, и снова упала в ноги злодею.