Жюстина, или Несчастья добродетели

— Ничуть, Жюстина, ни в коем случае: я ратую только за равенство. Если я исправляю капризы судьбы, так только потому, что, будучи униженной, раздавленной несправедливостью фортуны, видя в одних людях лишь тщеславие и деспотизм, в других — низость и нищету, я не пожелала ни блистать в среде горделивых богачей, ни чахнуть среди оскорбленных бедняков. Я сама решила свою судьбу, сделала себе состояние благодаря собственной ловкости и философии. Согласна, что это достигнуто преступлениями, но сама я не верю в порок, дорогая моя, и на мой взгляд нет ни одного поступка, который можно считать злодейским… Короче, Жюстина, мы подъезжаем, решай скорее: согласна ты служить мне?

— Нет, мадам, никогда этого не будет.

— Хорошо, ты умрешь, ничтожество! — разъярилась Дюбуа. — Да, умрешь, и не надейся убежать от судьбы.

— Ну так что? Я избавлюсь от всех страданий, кончина меня не пугает: это последний в жизни сон, это отдых для несчастных — только и всего.

Тогда Дюбуа, как дикий зверь, набросилась на нашу несчастную, она осыпала ее ударами, она задрала ей юбки и разодрала ногтями бедра, живот и ягодицы, она била ее по щекам, всячески унижала ее, продолжала угрожать пистолетом, если та вздумает даже пикнуть. Жюстина беззвучно рыдала.

Между тем карета мчалась вперед; кучер погонял лошадей, и они скакали без остановки. Что делать?.. Жюстина находилась в таком ошеломлении, что предпочла бы скорее умереть в эти минуты, чем снова оказаться в том страшном доме.

Они уже пересекли границу Дофине, когда шестеро верховых, галопом преследовавших карету, настигли ее и заставили остановиться. Шагах в тридцати от дороги стояла хижина, и налетчики заставили кучера свернуть к ней. Только там Дюбуа поняла, что это были жандармы из конной полиции. Сойдя на землю, она спросила, знают ли они ее и по какому праву так обращаются с дамой ее положения. Эта наглость увенчалась успехом.

— Мы не имеем чести знать вас, мадам, — сказал жандарм, — но мы уверены, что в вашей карете находится преступница, которая вчера подожгла главную гостиницу в Вильфранш.

Затем, увидев Жюстину, оживился.

— Вот ее приметы, мадам, так что мы не ошиблись; будьте любезны выдать ее и объяснить, как случилось, что столь почтенная дама, какою вы мне кажетесь, связалась с такой женщиной.

— В этом нет ничего удивительного, — заявила ловкая бестия, — я не собираюсь ни скрывать, ни защищать эту девушку, раз она виновна в ужасном преступлении, о котором вы говорите. Вчера я была в той же гостинице, что и она, и уехала оттуда в самый разгар суматохи; когда я садилась в карету, эта девушка бросилась ко мне, умоляя взять ее с собой в Лион, где она надеялась, по ее словам, найти место, так как все потеряла в пожаре. Слушая больше свой разум, чем сердце, я ее пожалела, вняла ее просьбам. Потом, сев в карету, она попросила меня взять ее в услужение. По доброте душевной я согласилась и решила отвезти ее в Дофине, где находится мое поместье и моя семья. Конечно, это послужит мне уроком, теперь я сознаю, в какую неприятность может завести добродетель, но я постараюсь исправиться. Берите ее, господа, она ваша, и упаси меня Господь, если я буду покрывать такое чудовище; я вверяю ее в руки закона, только умоляю вас никому не рассказывать о том, что я имела несчастье поверить ей.

Жюстина пыталась оправдаться, она хотела обвинить истинную виновницу. Ее слова были встречены лживыми обвинениями, которыми наглая Дюбуа защищала себя, презрительно усмехаясь. О печальные плоды нищеты и скромности, богатства и нахальства! Возможно ли, чтобы женщина, называвшая себя госпожой баронессой де Фюлькони, излучавшая роскошь, козырявшая несуществующими землями и семьей, — могло ли такое быть, чтобы подобная женщина оказалась виновной в преступлении, в котором нисколько не была заинтересована? И напротив, разве не говорили все факты против несчастной Жюстины? Бедная, беззащитная, разве могла она оказаться правой?