Жюстина, или Несчастья добродетели

Пусть вас не беспокоит, что будет с вами в другом мире, Жюстина, ибо тот мир — плод лжи и обмана, и пусть он не станет оковами на ваших ногах. Когда мы умираем, то есть, когда составляющие нас элементы воссоединяются с элементами общей массы, и крохотный кусочек грубой и презренной материи исчезает навсегда независимо от нашего образа жизни, на краткий момент мы попадаем в лоно природы, чтобы выйти оттуда в других формах, и при этом нет никаких преимуществ для того, кто всю свою жизнь исступленно проповедовал добродетель, ни для того, кто погряз в самых ужасных преступлениях, потому что природа не делает различия между ними, потому что все люди, вышедшие из ее чрева и действующие в продолжение жизненного существования по законам своей общей праматери, заслуживают одинаковой участи.

— О сударь, — ответила Жюстина, сбитая с толку этими рассуждениями, — неужели вы думаете, что если вчера один человек, пользуясь своей силой, изнасиловал и убил несчастного ребенка, а другой в это время утешал несчастного, то второй не заслужит вечного спасения на небесах, а на первого не обрушится весь небесный гнев?

— Конечно нет, Жюстина, ничего подобного не произойдет. Во-первых, потому что не существует ни будущих наказаний, ни будущих наград; во-вторых, потому что добродетельный человек, которого вы противопоставили злодею, поступает под действием тех же самых импульсов природы и, следовательно, не является в ее глазах ни грешником, ни святым. Просто наше поведение определяется разными обстоятельствами; разные органы, разные сочетания этих органов привели меня к пороку, а его к добродетели, но оба мы действовали так, как угодно было природе: он творил добрые дела, так как это входило в ее планы, я совершал преступления, потому что необходимо было поддержать равновесие; не будь этого идеального равновесия, и окажись одна чаша весов тяжелее другой, прервался бы ход планет, и остановилось бы движение во вселенной, которая является материальной и механической, поэтому о ней можно судить только по данным механики, всегда достаточным для того, чтобы познать все ее секреты.

— Ах сударь, — вздохнула Жюстина, — ваши мысли ужасны!

— Да, для тех, кто боится сделаться их жертвой, но не для меня, который всегда будет жрецом.

— А если фортуна отвернется от вас?

— Тогда я смирюсь, но взглядов своих не изменю, и меня утешит философия, так как она обещает мне вечное небытие, которое я предпочитаю выбору между страданиями и наградами, предлагаемыми вашей религией. Первые мня возмущают и внушают ужас, вторые меня не касаются. Не существует никакой разумной пропорции между этими наградами и страданиями, поэтому они нелепы и в таком качестве не могут быть творением Бога. Может быть, вслед за некоторыми учеными мужами, которые не могут связать физические страдания в аду с благодеяниями своего Бога, вы мне скажете, что моей единственной мукой будет лишение возможности созерцать его? Ну так что из того? Неужели я буду чувствовать себя наказанным тем, что не смогу видеть предмет, о котором не имею ни малейшего представления? Здесь можно возразить, что он на краткий миг предстанет моему взору, чтобы я в полной мере осознал весь масштаб своей потери. В таком случае она будет невелика, потому что вряд ли я стану сожалеть об утрате существа, который хладнокровно осуждает меня на бесконечные муки за проступки преходящего характера: только одна эта несправедливость вызовет у меня такую ненависть к нему, что о сожалении не может быть и речи.

— Теперь я вижу, что исправить вас невозможно, — сказала Жюстина.

— Ты права, мой ангел, и даже не пытайся делать этого, лучше позволь мне заняться твоим обращением и поверь, что у тебя в сто раз больше причин последовать моему примеру, чем у меня обратиться в твою веру…

— Надо отжарить ее, братец, — заявила Дюбуа, — и отжарить как следует, другого способа наставить ее на путь истинный я не вижу: любая женщина быстренько воспринимает принципы того, кто ее сношает. Хорошее совокупление только сильнее разжигает факел философии. Все моральные и религиозные принципы мгновенно рушатся перед натиском страстей, поэтому дай им волю, если хочешь перевоспитать девчонку.

Железное Сердце уже заключил ее в свои объятия и собирался, не мешкая, претворить советы Дюбуа, как вдруг все услышали стук копыт.

— К оружию! — призвал атаман, торопливо пряча в панталоны огромный член, который во второй раз угрожал ягодицам несчастной Жюстины. — К оружию, друзья! Оставим удовольствие на потом.

Шайка растворилась в лесу и через некоторое время вернулась, ведя за руки перепуганного путника.