Жив-человек

— Собственно говоря, — сказала Розамунда Майклу Муну, — его не мешало бы отправить в желтый дом. Как вы думаете?

— Что? — довольно мрачно спросил Мун; его длинное смуглое лицо выделялось темным пятном на фоне солнечного заката. Случайно ли или нарочно, но Мун среди общего заразительного сумасбродства казался одиноким и даже враждебным.

— Я сказала только, что мистера Смита следовало бы отправить в дом для умалишенных, — повторила молодая леди.

Продолговатое лицо Муна вытянулось, он, несомненно, ухмыльнулся.

— Нет, — сказал он, — я думаю, этого делать не надо.

— Почему? — быстро спросила Розамунда.

— Потому что Смит находится там и теперь, — спокойным тоном произнес Майкл Мун. — Разве вы не знаете?

— Чего? — воскликнула она, и голос ее оборвался. Лицо ирландца и его голос были убедительны. Темной фигурой и темными речами при этом солнечном блеске он похож был на дьявола в райском саду.

— Мне очень жаль, — продолжал он грубо-смиренным тоном, — правда, мы это замалчиваем, но я думаю, что мы все по крайней мере знаем это.

— Знаем что?

— Ну, — ответил Мун, — что «Маяк» — не совсем обыкновенный дом. Дом без винтов, не правда ли? Инносент Смит — только доктор, явившийся к нам с визитом. Он приходит и лечит нас. И так как наши болезни большею частью печальны, он должен быть особенно весел. Здоровье, конечно, представляется нам чем-то необыкновенно эксцентричным. Скакать через стену, взбираться на деревья — вот его способ леченья.

— Перестаньте! — вспыхнула Розамунда. — Как смеете вы утверждать, что я...

— Точно так же, как и я... — сказал Мун несколько мягче, — так же, как и все остальные. Разве вы не обратили внимания, что мисс Дьюк не может ни минуты усидеть спокойно на месте? — Общеизвестный признак! Не заметили вы разве, что Инглвуд постоянно моет руки? — Доказанный симптом умственного расстройства. Я, несомненно, алкоголик...

— Этому я не верю, — видимо волнуясь, прервала его девушка. — Я слышала, что у вас есть дурные привычки...

— Все привычки — дурные привычки, — мертвенно-спокойно продолжал Мун. — Сумасшествие выражается не в буйстве, а в покорности; в том, что человек погружается в какую-нибудь грязную, ничтожную навязчивую идею и совершенно подчиняется ей. Ваш пункт помешательства — деньги, так как вы богатая наследница.

— Это ложь! — со злостью в голосе крикнула Розамунда. — Никогда в жизни я не думала о деньгах.

— Вы поступали хуже, — тихим голосом, но резко сказал Майкл. — Вы предполагали, что другие думают о них. В каждом человеке, который знакомился с вами, вы видели только искателя денег. Вы не позволяли себе относиться к людям просто и быть вполне нормальной. Мы оба сумасшедшие. Так нам и надо.

— Вы грубиян! — произнесла Розамунда и побледнела, как полотно. — Неужели это правда?

Со всей утонченной интеллектуальной жестокостью, на которую только способен бунтующий кельт, Майкл помолчал несколько секунд, затем отступил назад и проговорил с насмешливым поклоном:

— Не в буквальном смысле, конечно, но это истинная правда. Аллегория, если хотите. Общественная сатира.

— Ненавижу, презираю ваши сатиры! — вскричала Розамунда Хант. Как циклон, прорвался наружу весь ее сильный женский темперамент, в каждом ее слове слышалось желание уязвить. — Презираю ваш крепкий табак, презираю ваше безделье и скверные манеры, ваши насмешки, ваш радикализм, ваше старое мятое платье, ваши грязные мизерные газетки, вашу жалкую неудачливость во всем. Называйте это снобизмом или как вам угодно, но я люблю жизнь, успех, хочу любоваться красивыми вещами и поступками. Вы меня не испугаете Диогеном; я предпочитаю Александра[21].

— Victrix causa deae...[*] [22] — изрек Майкл; это замечание рассердило ее еще более; не поняв его значения, она вообразила, что это колкость.

— Ну, еще бы, вы знаете греческий! сказала она с трогательной неточностью. — И все же вы недалеко с ним уехали.

Она промолчала; он подошел к окну и глянул в сад, догоняя исчезнувших Инносента и Мэри. Навстречу ей попался Инглвуд, он шел домой медленно — в глубоком раздумье. Инглвуд был из тех людей, которые, обладая изрядным умом, совершенно лишены предприимчивости. Когда он входил из озаренного заходящим солнцем сада в окутанную сумеречным светом столовую, Диана Дьюк бесшумно вскочила с места и занялась уборкой стола. И все же Инглвуд успел увидеть на мгновение картину такую необычайную, что стоило бы щелкнуть аппаратом. Диана сидела перед неоконченной работой, опершись подбородком на руку, и смотрела прямо в окно, охваченная бездумным раздумьем.

— Вы заняты, — сказал Инглвуд, чувствуя странную неловкость от того, что он видел, и делая вид, что он ничего не заметил.

— На этом свете некогда мечтать и дремать, — отвечала молодая леди, повернувшись к нему спиной.

— Мне только что пришло в голову, — произнес Инглвуд, — что на этом свете некогда проснуться.

Она промолчала; он подошел к окну и глянул в сад.