Читаем Живая человеческая крепость полностью

Валентин КУРБАТОВ 

Сергей ЯКОВЛЕВ

ЖИВАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КРЕПОСТЬ

25.10.99 г. 

Уважаемый Валентин Яковлевич! 

Журнал «Родина» открыл рубрику «Лицо современника», в которой будет серия лите­ратурных портретов наших соотечественников, представляющих современную обществен­ную мысль России, - как ныне живущих, так и ушедших из жизни в последние годы, но успевших откликнуться на то, что происходит с нами сегодня. (Простите за «кудрявый» оборот, хотелось полнее довести до Вас замысел. С первым опытом этой серии - моим очерком об Игоре Дедкове - Вы можете познакомиться в № 9 за этот год.) 

Не так давно (к сожалению, с большим опозданием) мне на глаза попал журнал «Русская провинция» с Вашей публикацией писем С.С. Гейченко. Не возьмётесь ли Вы написать для нас о Семёне Степановиче страниц 12-15 - не биографическую справку, конечно, и не «житие», что-то очень личное, обращённое к бытийному, проникнутое как раз духом тех его писем? С цитатами и проч. Но и масштаб личности должен как-то присутствовать. Плюс краткий список основных работ (это отдельно). Плюс иллюстрации - чем больше, тем лучше. Главное же, конечно, - это его лицо, человеческие слабости и подвижничество. На фоне исторической реальности. 

Не знаю, удачно ли объяснился. Буду ждать Вашего ответа. 

Искренне Ваш 

Сергей Яковлев [1].

Псков 12 мая 2004 

Дорогой Сергей Ананьевич! 

Спасибо за «Родину», за Ваши очерки. Совсем этот жанр закатывается. Не до человека. 

Только что я съездил в Борки на 80-летие И.А. Васильева, последнего ленинского лауреа­та, который знал толк в очерке. 

Его нет уже 8 лет. Не держатся до 80 люди 24-го года рожде­ния. Давно нет Кондратьева, два года нет В.П. Астафьева, нет В. Быкова, Окуджавы. 

Народ всё разный. Начинали братьями, а потом время так разыгралось, что, может, того же Васильева и В. Быкова и за один стол не усадишь. В покойный час мы широки, как Родина, а пришла беда - опять стали узки, как меч или родное православие. Далеко они разо­шлись, но думаю, что ТАМ, тамошними «майскими корот­кими ночами» уже поругались и сошлись, как встарь, как в 45-м, когда им всем было по 21. 

Ездил и к Виктору Петро­вичу Астафьеву. Шуму было перед юбилеем! Звали в Овсянку всех президентов, всех сибирских губернаторов. 

На писателей денег уже не оставалось. Пригласили толь­ко меня да Кураева из Питера. 

А президенты-то и не приехали. А раз президентов нет, то и губернаторы не пое­хали. Даже свой, красноярский. И Марья Семёновна Астафьева не поехала, пото­му что всё ей в Овсянке сегодня чуждо. Так что Виктор Петрович остался один-одинёшенек. А чужие люди, собравшиеся погулять, зато получили президентское питание - осетров, фаршированных стерлядью, икру всех видов, кедровые орехи и клюкву, пироги со всячиной и разные сибирские водки да меда сычёные. Он бы первый и посмеялся и назвал бы мужиков со всей деревни. Открыли музей «Последнего поклона». Снесли бабушкин дом, в котором мы часто сиживали, пока была жива тётка Апроня. Построили новый - из «карандашей», интерье­ры постарались восстановить. И так увлеклись, что посадили чучело дедушки, чучело бабушки за машинкой и чучела Витьки и его глухонемого брата Алёши из папье-маше. Дико и страшновато. А рядом «восстановили» амбар с хомутами да седёлками, с пестерями да ситами, а пол-то в амбаре покрыт паркетным линолеу­мом, чтобы было легче мыть за экскурсантами. 

То-то губернатор-то и не поехал. Он ведь это всё видел и не мог не знать, что ему прямо тут всё и скажут. 

Тяжело было. С порога видно, что все враждуют со всеми, а рвут сердце Виктора Петровича. 

А возле домика, где он жил последние годы, поставили памятник. В саду на месте скамеечки под яблоней, где он любил сиживать, на высоченном гранитном постаменте сидят они с Марией Семёновной бронзовые, ни одной чертой не похожие, и «отдыхают», глядя в свои окошки, хотя Мария Семёновна не любила Овсянку и, кажется, ни разу так покойно тут с Виктором Петровичем не сидела. 

С тяжёлым сердцем уехал я из Овсянки, которую любил и в которой бывал чуть не каждое лето. Попрощался. Теперь уж навряд позовут, а на свою пенсию в эту даль надо полгода в один конец зарабатывать. 

О том, чтобы написать для «Родины», я, Сергей Ананьевич, подумаю. Я ведь всё провинциализма своего не изживу и смотрю на «Родину» с испугом. Я в таких породистых журналах не печатался. Да и вообще всё реже печатаюсь. Все связи понемногу оборвались, а новых в 65 лет не наживёшь. 

Интонация Ваша в «Простых людях» и «Деревенском кладбище» [2] прекрасна. Из родных, позабытых, любящих. 

Спасибо и за память, и за приглашение. 

Подумаю. Повспоминаю. Не разучился ли. 

Ваш В. Курбатов.

Дата: май 2004 [3] 

От кого: Курбатов Валентин 

Кому: журнал «Родина» 

Сергею Ананьевичу Яковлеву. 

Это я для проверки возможности электронного общения. Послал и «такое» письмо, да когда ещё оно придет? 

Посмотрите вот такой материал [4] - не годится ли? Все мы вот-вот разучимся писать очерки, потому что человек скоро сделается никому не нужен. 

Если получите, известите, пожалуйста. 

Ваш В. Курбатов.

Дата: май 2004 

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука