Читаем Живая мозаика полностью

Живая мозаика

Куликов заглянул в кабинет начальника: там никого не было.

— Где мне найти Ивана Григорьевича Кряжова? — спросил он спешащего куда-то юношу.

— Кряжов в цехе.

Но не так-то просто найти нужного человека в цехе, который по своим размерам больше иного завода!

На литейном дворе Куликову сказали, что Кряжов в будке мастеров, где сосредоточено все управление сложным хозяйством домен.

Иван Григорьевич оказался действительно там. Был он в темной спецовке, изрядно замасленной и густо присыпанной графитом.

Заметив удивленный взгляд Куликова, он пояснил:

— На колошниковую площадку поднимались с мастером. Ты подожди немного, скоро освобожусь.

— Отлично, — согласился Куликов, — я пройдусь по цеху, а потом зайду к тебе в кабинет.

Кряжов вскинул брови:

— Ты имеешь в виду будку мастеров? Или по старой памяти меня в начальниках числишь?

— А кем же тебе еще быть?

— Ну, скажем, газовщиком. Такую махину освоить не так-то просто. Особенно после демидовской старины. Решил начинать с азов, правда, по несколько ускоренной программе: инженер все-таки. За год дошел до газовщика. На днях предлагали принять смену — отказался. Считаю, рано. Надо еще мастером поработать.

Помолчав, Иван Григорьевич задумчиво проговорил:

— Знаешь, сколько времени Кряжовы плавят чугун? По приблизительным подсчетам — более ста пятидесяти годов. С этим приходится, друг, считаться. Звание потомственного металлурга ко многому обязывает. А что некоторые чудаки считают, так это ерунда!

ОТВОД

На комсомольском собрании обсуждалась работа двух соревнующихся бригад. Подводились итоги горячей, напряженной борьбы за переходящее Красное знамя цеха.

Бригадиры сидели в президиуме. Оба высокие, крутоплечие и внешне спокойные.

Но комсомольцы знали, чего стоило им это спокойствие. Давние товарищи, Григорий и Антон, старались ни в чем не отставать друг от друга — ни в работе, ни в учебе, ни в спорте. Стоит одному вырваться вперед, как другой его уже нагоняет. А тут еще табельщица Таня — темнокосая уральская рябинушка — до сих пор не решит, кому из них отдать предпочтение.

Нелегко определить, какой из бригад вручить переходящее Красное знамя. Оба коллектива работают отлично — ежемесячно перевыполняют план, экономят много ценного сырья. Но есть ведь и другие показатели: в бригаде Антона, например, двое нигде не учатся, да и рационализаторских предложений меньше, чем во второй бригаде.

После длительного обсуждения вопрос был решен в пользу бригады Григория.

Но он попросил слова, медленно обвел взглядом товарищей и неожиданно для всех проговорил осевшим от волнения голосом:

— Конечно, каждому лестно быть первым, но я считаю, что переходящее знамя заслужила не наша, а первая бригада. Мы такой чести пока не удостоились. Конечно, работаем неплохо, но есть в нашей работе показуха, и главная вина в этом — моя.

Сегодня нас хвалили: много рационализаторских предложений внедрено. Это верно — много, а крупного ни одного нет. Не нацеливал я ребят на это, боялся количество упустить. Давно чувствовал: неладно делаю, а по-настоящему осознал это только здесь, сегодня. Пока тут говорили добрые слова о нас, мне было так стыдно, хоть сквозь землю… Я все сказал. Теперь решайте…

ОБОЯНЬ

Я никогда не была в Обояни. Говорят, это очень милый городок, утопающий в зелени и фруктовых садах.

Вспомнила я сейчас о нем в связи с одной историей.

В тридцатом году на большую уральскую стройку приехал из Обояни русый паренек. Определился чернорабочим: ни специальности, ни образования у него не было.

Шли годы. Поднялся в степи индустриальный гигант, широко раскинулся прекрасный город.

Завидно сложилась и судьба русого паренька: вырос он в умелого мастера-металлурга. Гору металла — не меньше! — выплавил он за четверть века безупречной огневой работы.

Всему приходит свой срок. С почетом проводил цех старого мастера на заслуженный отдых.

И тут поманил его тихий городок Обоянь — в цветущих садах, в птичьем щебете. Поманил, да так властно, что распрощался мастер со всем, что было ему дорого, и вдвоем с женой уехал доживать в тишине свой век.

Но не так-то просто, оказывается, оторвать сердце от города, который построил собственными руками, от завода, с которым навек породнился, от верных друзей-товарищей.

Понял мастер, что тысячью неразрывных нитей связан он с рабочим городом, ставшим его большой судьбой, его единственной Обоянью… И он вернулся сюда, как возвращается человек к себе домой, где он всегда желанен, всегда необходим!