Живая память. Том 3. [1944-1945]

БЫЛИ ТРУДОВОГО ФРОНТА

Довелось мне как-то услышать спор двух фронтовиков.

— Так когда, говоришь, был открыт второй фронт? — допытывался один.

— Ясно дело, в сорок четвертом году… Летом.

— Эх ты, голова — два уха… Второй фронт стал нашей реальностью 22 июня 1941 года, и открыли его твоя жена, сестра и мать…

Верно сказано! На плечи советских людей в тылу легли тогда неимоверной трудности задачи: кормить, одевать, обувать армию, дать ей все необходимое — пушки, танки, самолеты, автоматы, снаряды и многое-многое другое для разгрома врага. В это же время в фашистском тылу разворачивалась борьба с оккупантами. В партизаны уходили и мал и стар.

В письмах и рассказах людей трудового фронта, предлагаемых читателю, запечатлена лишь частичка того, что свершили наши матери и сестры, подростки и старики в то грозное лихолетье. Получая скудный паек, они трудились и по двенадцати часов в сутки, и без выходных, и без отпусков.

Вот почему трижды прав поэт, сказавший: «Медаль за бой, медаль за труд — из одного металла льют».

Вслушайтесь в слова тех, кто в тылу ковал Победу.

Первое слово ветерану труда, руководителю школьного поискового клуба «Победа» Ирине Семеновне ФЕДОРОВОЙ из города Няндома Архангельской области.

Ирина Федорова. Горький сахар

Чем дальше от нас уходят дни военной поры, тем чаще вспоминается один из них, тем явственнее, до мельчайших подробностей, возникают в памяти проводы на фронт дядей. Мне двенадцать лет, и дяди казались пожилыми. Какими же молодыми они были на самом деле: дяде Степе, папиному брату, 35 лет, а дяде Феде, брату мамы, — 38.

14 марта 1942 года. Холодный, пасмурный день. Метет, кружит колючая поземка. На нашей северной станции, в «орсовском тупике», формируется воинский эшелон. Теплушки, теплушки, теплушки, битком набитые красноармейцами.

Отправление эшелона задерживалось до вечера, и моих дядей отпустили домой на три часа. Хорошо помню это прощальное чаепитие. Дяди старались казаться веселыми, чтобы успокоить родных. У дяди Феди четверо детей, у дяди Степы — трое. И сейчас вижу: сидят они в обнимку со своими домочадцами за столом. Мой отец берет свою «хромку». И вот уже льется мелодия любимой песни.

— Папочка, а ты скоро приедешь? — спрашивает семилетняя Зина у отца.

— Скоро, дочка, — отвечает дядя Степа…

Наконец мы, детишки, человек двенадцать, несемся на вокзал. На перроне ветер, пронизывающий до костей.

— Продрогли вы, милые, носы-то покраснели. Идите-ка в помещение, — предлагает нашей ораве дядя Федя. Деревянный старенький Няндомский вокзал буквально трещит по швам — народу, что сельдей в бочке. На прощание дяди сбегали в вагон и принесли сахар из своего солдатского пайка, раскололи ножом и кусочки раздали нам. И вот гурьбой мы бежим домой, бережно держа в рукавице кусочек сахара.

Как сладок был тогда сахар, и как горек он стал с момента нашего взросления. Горький сахар оттого, что слишком горькие потери. Не вернулись дяди с войны.

В городе Отрадное Ленинградской области на «Ивановском пятачке» покоится дядя Федя — Кочнев Федор Максимович. Дядя Федя глубоко верил в Победу, до которой не дожил. Мы храним его письма. На Ленинградском фронте в сентябре 1943 года пропал без вести дядя Степа. Как и дядя Федя, воевал он в разведроте, был сержантом. До войны работал помощником машиниста паровоза, мечтал выучиться на машиниста. И дядя Федя работал на железной дороге…

Война надела вдовьи платки на головы жен наших дядей — Кочневой Агафьи Васильевны и Матрены Ивановны Федоровой. Как трудно им жилось! Какой тяжелый крест несли они безропотно всю жизнь. Это и благодаря им был у Красной Армии крепкий тыл. Работали от темна и до темна, чтобы не рвалась нить жизни. Сохранили верность своим мужьям, подняли на ноги детей, воспитали их хорошими, достойными людьми, помогли вырастить внуков, потом нянчились с правнуками… И вот уже и их нет с нами.

— Бывает ли сахар горьким? — задавала я вопрос многим. Все отвечали: «Нет!» А Володя-сосед, семиклассник, ответил утвердительно: «Да, если сахар положить в соль». Как точно он сказал! Горьким сахар стал от соленых слез солдатских вдов и их детей, росших без отцов.

Ветеран труда москвич Борис Иванович СЕРГЕЕВ вспоминает, как

Борис Сергеев. Выходили из цехов… «катюши»

На московский завод «Компрессор» я пришел пятнадцатилетним пацаном.

Получил разрешение на работу. В нем было сказано, что могу трудиться четыре часа в день. Но, придя в цех, увидел таких же, как и я, пацанов — все они работали наравне со взрослыми. Смена длилась двенадцать часов: такое «законодательство» выработали для себя в военное время сами подростки.

А как же иначе? «Катюши» делали! За ними, новыми ли или «излеченными», многие артиллеристы приезжали с фронта сами.