Живая память. Том 3. [1944-1945]

В городе Шведте, у бургомистра, куда меня привезли, тоже не смогли нам помочь. Называли станции, мосты и местечки, но слышу — не то. Ведь почти полвека прошло. В одном месте, у какого-то фольварка, попался нам старик на инвалидной коляске. Я обратился к нему, стал называть приметы, и он, послушав, сказал:

— Это Цигэрик, отсюда восемнадцать километров. На этом берегу Цигэрик-Лезе, а на том просто Цигэрик…

Ну, конечно, Цигэрик! Как же это такое броское слово в голову не пришло?

Мигом проскочили мы эти восемнадцать километров. Я попросил остановить машину и пошел пешком. Все во мне сжималось от волнения. Уже вечерело, и закатное солнышко ярко освещало «наш» крутой правый берег. Так вот он каков отсюда! Белеет одинокая станция, сосновый лес укрывает не только вершины, но и скаты берега. Из воды торчат прозеленевшие опоры моста. Того самого, который был почти напротив наших траншей. Тут теперь новый мост. Он несколько другой конфигурации. Я шагнул за луговину, к зарослям, к высоким осокорям и дубам. И заметил на этих деревьях скобы. Боже мой! Вот куда забирались фашистские снайперы и артиллерийские наблюдатели. Сняв пиджак, я легко поднялся по этим скобам на дуб и увидел дорогу, ведущую к деревне. По военной привычке пулеметчика прикинул расстояние: метров четыреста, не больше. Для снайпера это как раз. Значит, с островов били и отсюда, с деревьев. Немало от этих пуль наших бойцов полегло. Погибла санитарка Шура, ранило фельдшера Белугина.

Я ходил вдоль берега, посматривая за реку, и воспоминания захватывали меня. Пересекали мы Одер чуть выше. За ночь была возведена понтонная переправа, и на рассвете двинулись через нее колонны.

— Бегом! Бегом! — покрикивал полковник, стоявший у самого берега.

— Музыкин, командир нашей дивизии! — услышал я разговор.

По переправе била вражеская артиллерия, в небе ревели самолеты. Один снаряд угодил в понтон, и мы стали прыгать в воду. Хорошо еще, что до берега оставалось всего с десяток метров. Не чувствуя холода, возбужденные, ринулись бойцы вперед.

— С дороги не сворачивать, кругом мины! — предупреждали саперы.

В этот день, буквально на моих глазах, подорвался тринадцатилетний Витька, солдатик, состоящий при батальонной кухне. Ему оторвало ноги. Он полз и пронзительно, по-детски кричал…

А вечером мы уже вступили в бой за город Врицен. Фашисты окопались на высотах, продвигаться было трудно. Вот здесь и показали себя наши пулеметы. Стремительными бросками перебегали мы по низинам, занимали выгодную позицию и били во фланги, часто применяя кинжальный огонь. Кинжальный — это значит с близкого расстояния, почти в упор, когда траектория полета пули прямая, как кинжал…

Потом пошли мелкие городки, деревни и фольварки. И все это надо было отбивать, брать атаками, штурмом. Мы почти не спали. Так, прикорнешь под повозкой с часок — и снова вперед. Когда подошли к Бернау, у меня в роте осталась половина состава. И треть лошадей погибла. Тяжелые пулеметы тащили на себе…

Наша дивизия обходила Берлин с северо-запада. Атаковав Бернау, восточное предместье фашистской столицы, она двинулась на Фальканзее, Науен. За Науен я получил орден Красной Звезды. Такую же награду дали и командиру расчета нашей роты сержанту Нефедову…

Отличился Нефедов и в Шпандау, на западной окраине Берлина. Потасовка здесь была крепкая. Еще на подходе к Шпандау мы взяли деревню у развилки дорог. Комбат объявил небольшой отдых. Солдаты стали закусывать, приводить себя в порядок. Кое-кто разулся и повесил портянки. И вдруг испуганный крик:

— Немцы! Немцы! Вон они!

Слева, в ближней роще, мелькали фигуры. Перебегая от дерева к дереву, они накапливались на опушке. Их было много. Обстановка ясная: фашисты прорываются из окружения, хотят пересечь развилку дорог. Через десять минут они сомнут нас…

— К пулеметам! — подал я команду. — Нефедов, на левый фланг!

Сержант и сам уже действовал. Он первым открыл огонь. Заработали и другие расчеты. Но фашисты нажимали. Только плотность и беспрерывность огня могли остановить их. И тут помог Перцев, наш заботливый старшина. Он последнее время всегда возил в повозке пару немецких пулеметов, говоря, что в хозяйстве все пригодится. Я по очереди, чтобы не так быстро грелись стволы, стал бить из этих пулеметов. Нефедов, воспользовавшись дополнительным огнем, сменил позицию. Его свинцовые очереди хлестали вдоль всей рощи…

Прорваться фашистам не удалось. А в Шпандау пытался выйти из кольца целый полк с танками. Бой гремел всю ночь. Все улицы были завалены фашистскими трупами…

На рассвете 1 мая мы входили в Бранденбург. Город горел. Здесь погиб мой друг Дима Фролов.

На окраине, недалеко от аэродрома, мы увидели страшную картину. Возле домов валялись мертвые люди. Мирные немцы, целые семьи. Их расстреляли эсэсовцы. Расстреляли за то, что они вывесили белые флаги…

Немного уже оставалось до Эльбы. Но бои не утихали. 5 и 6 мая у нас были самые большие потери. И даже в День Победы погибали наши бойцы. В районе города Эрихов вражеской пулей был сражен полковник Кцоев. Герой Советского Союза, командир полка…

* * *