Живая память. Том 3. [1944-1945]

Прозвучавшая нотка назидательности в последней фразе эпизода гибели Павла была непременной в литературе военных лет. Тем самым она выполняла основную задачу момента: сделать все, чтобы духовно мобилизовать человека в его схватке с жестоким врагом. Так в теме ратного подвига, в подходе к изображению человека на войне литератор не имел права обойти еще одну важную нравственную проблему, связанную с обязанностью убивать врага. Литература и искусство должны были доказать нашему воину, человеку незлобивому, жалостливому, что высшим критерием гуманизма на поле боя за счастье Родины, за улыбки детей, за радостные лица матерей и жен может быть только беспощадное уничтожение захватчиков, выраженное в призыве: «Смерть немецким оккупантам!»

И они, литература и искусство, взяли на себя миссию духовного защитника высоты нравственных идеалов человечности и гневного обвинителя звериного облика фашистов, что точно уловил Пальмиро Тольятти, который писал о советской литературе, имея в виду повесть Александра Бека «Волоколамское шоссе»: «Подлинная тема — это отношение между войной и человеком. Войной, где умирают в любой момент, самым неожиданным и жестоким образом, и человеком, который не хочет умирать, который хочет жить, потому что именно в этом и состоит его назначение…»

Повесть Бека изобилует самыми жестокими страшными эпизодами — и везде чувствуется, что война противна самой природе человеческой. Но отсюда непосредственно вытекает решительная, острая — и вместе с тем естественная и человеческая — постановка проблемы: «Враг идет убить тебя и меня… Я учу тебя, я требую: убей его, сумей убить, потому что и я хочу жить. И ты требуешь от товарища, — обязан требовать, если действительно хочешь жить, — убей! Родина — это ты, родина — это мы, наши семьи, наши жены и дети…»

И писатели, как мы знаем, приходили на помощь воину со своим беспощадным словом правды о зверином облике захватчика. «Помни, что враг еще не уничтожен и что твой долг — нести ему смерть во имя нашей жизни!» — обращался к солдату Константин Федин в очерке «Помни!». «Убей его!» — гневно требовало стихотворение Симонова. «Не горячись, бей с холодком: холодная ярость метче. Закрой навеки тусклое, похабное око зверя!» — повелевал, советуя, как выполнить приказ, очерк Леонова «Слава России». Статья Толстого так и называлась — «Убей зверя». Завершалась она такими словами: «Товарищ, друг, дорогой человек, на фронте и в тылу — если твоя ненависть стала остывать, если ты к ней привык — погладь хотя бы мысленно теплую головку твоего ребенка, он взглянет на тебя ясно и невинно. И ты поймешь, что с ненавистью свыкнуться нельзя, пусть горит она в тебе как неутолимая боль, как видение черной немецкой руки, сжимающей горло твоего ребенка».

Но ненависть к фашистам и фашизму никогда не мыслилась и не пропагандировалась как ненависть к немецкому народу, к его истории, к его культуре. Об этом писал в мае 1942 года Эренбург, писал в те страшные дни, когда фашисты рвались к Сталинграду: «Мы не переносим нашей ненависти к фашизму на расы, на народы, на языки. Никакие злодеяния Гитлера не заставят меня забыть о скромном домике в Веймаре, где жил и работал Гете. Я люблю итальянский народ… И мне обидно, что жалкий комедиант Муссолини говорит на том языке, на котором говорили Петрарка и Гарибальди».

Любовь к Родине и ненависть к врагу были главными движущими силами духовной жизни народа в огне войны, которые в конечном счете не только обусловили перелом в ходе военных действий, но и привели к победе над фашистской Германией. Вот почему, думается, все, что было создано отечественными литераторами в годы войны, предстает ныне перед нами величественной панорамой неистребимой жизни народа. Жизнь всегда полна оптимизма, даже тогда, когда она является в трагическом отсвете огня войны. И потому в прозе писателей, раскрывающих подвиг народный как подвиг лучших его сынов, трагическое представало в ореоле оптимизма, а обыденное возводилось правдой самой жизни в легендарное.

Федосий Мельников. Вдали от Родины

Мой родной 712-й полк 132-й стрелковой дивизии, вместе с которым я прошел долгий боевой путь от Новгород-Северского до Варшавы, еще вел бои на правом берегу Вислы, когда меня направили на курсы «Выстрел» в подмосковный город Солнечногорск. Сборы были недолгими, прощание с товарищами сердечным, и в начале ноября 1944 года я уже находился в группе офицеров, в которой по ускоренной программе готовились командиры стрелковых полков. Пришлось привыкать к жизни в тылу, по ночам снились оставшиеся на фронте боевые друзья, штабная землянка, артиллерийские налеты и бомбежки…