Живая память. Том 3. [1944-1945]

Было это осенью 1943 года на Черноморском побережье, невдалеке от Геленджика. Нежданно-негаданно повстречался с военкором «Правды» Иваном Ерохиным. С чувством хорошей журналистской зависти читал я его страстные публикации, боевые репортажи, что появлялись в «Правде» с Северо-Кавказского фронта, с самого уязвимого его участка. Мы сидели невдалеке от «морского охотника», как в ту пору назывались боевые катера, на снарядных ящиках и вспоминали все, что довелось пережить за годы войны, друзей и знакомых газетчиков. В конце беседы Иван с грустью сказал: «Пройдут годы, окончится война, и наши внуки, наверное, забудут все, что сделали в этой войне их деды, предадут забвению и наш с вами журналистский труд». Может, слова были другие, но мысль состояла именно в этом, и сказаны они были за четыре часа до гибели журналиста на подступах к Новороссийску, куда он шел на военном катере с морскими пехотинцами…

Память возвращает еще к одному эпизоду 1944 года в освобожденном Бухаресте. В отеле «Амбассадор» я нашел военного корреспондента «Известий» Евгения Кригера. То были дни радостных переживаний, душевного подъема, гордости за наших доблестных солдат.

Евгений, уже широко известный фронтовой журналист, охотно рассказывал, как начинал свою жизнь на войне. В первый же день войны его вызвал главный редактор газеты Леонид Равинский и назначил ему район боевых действий. И закружила его жизнь в вихре военных событий, замотала по фронтовым дорогам. Он вспоминал о том, как с Константином Симоновым принял крещение в оборонительных боях за Смоленск, как с пистолетом в руке полз на ничейную землю за материалом для газеты, вспоминал свою жизнь в корпусе К. Рокоссовского, боевые походы за реку Стырь у Луцка. Особенно запомнился его рассказ о встречах в Восточной Пруссии с Александром Твардовским в тот период, когда поэт начал создавать поэму «Василий Теркин».

После войны, когда мы с Борисом Бурковым готовили книгу «Летописцы Победы», Кригер незадолго до кончины показал свои записи о маньчжурской битве, необычные страницы о том, завершающем периоде войны. Именно тогда мы оценили, какой яркий вклад внес этот способный газетчик в военную журналистику.

Много запоминающихся встреч было и с Мартыном Мержановым и радиожурналистами Николаем Стором и Вадимом Синявским. Запомнились их неунывающие лица, переполненные записями планшеты, висящие на ремешках «лейки», растоптанные в походах сапоги.

Не могу не сказать о той огромной роли, какую играла переведенная на военный лад центральная печать, составлявшая костяк военкоровского корпуса. Она создавала яркий стиль подачи материалов, обогащала жанровую палитру публикаций.

Фронтовики высоко ценили и отважную работу радиорепортеров и кинодокументалистов. Передаваемые в Совинформбюро сводки и ленты кинохроники были крайне необходимы и на фронте, и за рубежами нашей Родины, воспринимались как живительный воздух, поднимали дух миллионов людей тыла, укрепляли уверенность в победе.

Помню радиопереклички освобожденных городов, яркие выступления Александра Фадеева, Алексея Суркова, Всеволода Вишневского, Ильи Эренбурга, Константина Рокоссовского, проведенный журналистами радиорепортаж о параде наших войск в памятные дни ноября 1941 года с Красной площади, передачи, которые велись в дни героической обороны Ленинграда и Одессы. Их с нетерпением ожидали на аэродромах, в госпиталях, в трудовых коллективах. Они вызывали тревожные чувства и неукротимую волю прийти к осажденным на помощь, вызывали уверенность в неодолимости русских воинов, стойкости их духа.

Военные дороги не раз сводили меня с этими людьми, и я всегда восхищался их умением улавливать самые важные эпизоды войны для передачи по телеграфу.

Окидывая мысленным взором все пережитое на войне, я не могу не сказать о тех горьких утратах, какие понес наш журналистский корпус в огне сражений. В редакции не вернулись более полутора тысяч армейских журналистов. И если бы меня спросили, какие годы своей журналистской жизни я считаю наиболее значимыми, я без колебаний ответил бы: те, что были потрачены на розыски павших товарищей. Именно тогда я узнал о судьбах многих журналистов, их боевой жизни и смерти.

Ориентирами поиска стали письма родных и коллег по редакциям армейских газет, строки уже пожелтевших фронтовых газет, справки военных архивов. И открывались трагические картины, каждая из которых могла бы стать темой для документального очерка или рассказа.

Передо мною имена погибших на войне журналистов. Я понимаю, разыскано до обидного мало, если учесть, что в редакции и студии не вернулось в пять раз больше. Но и этот мемориальный перечень в состоянии донести всю драматичность пережитого каждым, поведать о трудных и опасных дорогах, какие они прошли на фронтах.

Журналисту Ивану Денисенко, руководителю Могилевской подпольной организации, предстояло выполнить боевое задание. Но он плохо знал обстановку в городе, на какую-то минуту ослабил бдительность и был выслежен гитлеровскими разведчиками. Отбивался, но силы были неравные, вырваться не смог.