Живая память. Том 3. [1944-1945]

Не буду описывать всю нашу долгую беседу шепотом, прерываемую стонами, когда затекала спина и хотелось как-то поудобнее улечься. Беседа вышла немудреной, наполовину детской, наполовину бывалой. К ночи он, видно, притомился и, казалось, заснул. И я спал. Только среди ночи отчего-то проснулся и увидел, как в полутьме у его койки шевелились белые халаты, а к утру штрафника уже не было. Освободил место. Аккуратный белый пакет ждал новичка…

В полдень перед моей койкой выросли сразу трое: лейтенант Карташов, водитель Заборенко или Заборин, сейчас не помню, и «младший Гусак». Приехали навестить. И это — при наступлении! Будто в мирное время пришли в больницу, да еще с гостинцами. С передовой! С ума сойти! Но, откровенно говоря, я и сам не верил, что отвалил окончательно из нашей части, что теперь у меня одна дорога — госпитали и Москва. Вроде приболел и вернусь к своей рации «Северку» и прочим делам.

Не рисуясь, скажу: не по Москве, родным или девчонкам московским, а по ребятам из мангруппы тоска переплелась вместе с болью. И тянуло не на Бауманскую улицу, бывшую Немецкую, а к городку Кросно, где меня ранило, к своим…

— Твое, — сказал Карташов и положил на стул рядом с кроватью мой вещмешок. С небогатым имуществом, письмами и дневником, который я вел тайно, нарушая запрет, тайно и от Карташова. Конечно, он прочел в моих глазах благодарность.

— И это тебе, — произнес Гусак, зардевшись и блеснув золотым оскалом. Он развернул большой сверток и положил мне на грудь. В нем оказалась миска, доверху наполненная горячими котлетами. — Таких здесь не получишь.

«Это уж точно». А грудь сдавило так, будто не миску со специально для меня изготовленными котлетами положили, а противотанковую мину.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Гусак, разглядев в моих глазах слезы. Будто через жидкое стекло смотрел на ребят. — И вот старшина велел передать. За все дни вперед. — И приложил тяжеленькую фляжку, которая знакомо булькнула.

Дома ждала мать, уже понимали ожидание бойца с войны сестренка, двое братишек, мал мала меньше, молилась за меня богу любимая бабушка, но кто, кто в целом мире, воюющем за бортом этого госпиталя, размещенного в польском балагане, ближе склонившихся надо мной фронтовых товарищей?

— Я вернусь, я обязательно вернусь, ребята! — прошелестел белыми губами, и они согласно кивнули.

Подошла старшая медсестра. Молодая красивая блондинка, стройная фигура перехвачена в талии тугим поясом, под белоснежным халатиком на плечах выпукло обозначились три офицерские звездочки.

— Ну, как у вас дела?

Я попросил достать из тумбочки мой «остаток» коньяка, который она разливала по кружкам, обходя раненых, а мне почему-то оставила с полбутылки. Она принесла три кружки, разлила грузинский поровну на троих, исключая меня и себя. Потом все же плеснула немного и в мой стакан из фляжки, и себе. И мы все выпили. За ее здоровье. Хотя она на свое никак не могла пожаловаться, эта здоровая красивая женщина, предмет всеобщих воздыханий.

— Хорошо устроился, хлопец, — заметил Гусак и подмигнул на медсестру.

Я не пожелал ему такого «устройства». Даже бок о бок с очень-то доброй ко мне молодой женщиной.

Больше я никогда их не встречал.

Вячеслав Гриневский. Мне часто снятся те ребята…

Раз счастье, два раза счастье, —

помилуй Бог! Надо же когда-нибудь

и немного уменья.

А. В. Суворов

Снятся. Являются друзья военных лет во сне и наяву. С годами встречаю их все реже и реже… Время властно: «иных уж нет, а те далече». А повидаться хочется очень. Ведь на белом свете нет ничего сильней и крепче фронтовой дружбы. Вот и ждешь встречу.

Такие встречи нужны как кислород. Сама душа их просит. Уносишься мысленно в то военное лихолетье и будто молодеешь. И не дай бог, чтобы ниточка, связывающая все пройденное и пережитое, как-то вдруг оборвалась. Возвращение в прошлое, в дороги исхоженные, видать, нужно еще и для того, чтобы одолевать каменистые тропы неустроенного настоящего, да и себя как-то не потерять…

Вот и обращусь к одной фотографии, которая возвратит нас в памятное лето 1944 года, когда моя родная 7-я гвардейская армия, пройдя от Сталинграда сотни огненных верст, перешагнула через госграницу и подошла к предгорьям Карпат.

История с этой фотографией получилась занятная. Мой коллега, фронтовой фотокорреспондент, запечатлел встречу, о которой и пойдет речь, дал на память снимок, а он у меня где-то затерялся. Как-то я приобрел первый фундаментальный шеститомник о Великой Отечественной и в третьем томе обнаружил тот самый снимок. Он почему-то (может, по недосмотру издателей) был отнесен ко временам боев на Курской дуге, а не к следующему лету, когда и состоялась Ясско-Кишиневская операция. Досадно, конечно, за подобные промахи. Но позже, когда вышла в свет двенадцатитомная история той же войны, неточность с фотографией была исправлена.

В девятом томе, на странице 103, где говорится о ходе подготовки к упомянутой операции, есть вот такое свидетельство: