Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

Вернувшись в Москву, я позвонил Музыкину, нашему командиру дивизии. Не так давно мне стало известно, что он живет в столице, генерал-лейтенант в отставке, Герой Советского Союза. Я узнал, что зовут его Михаил Максимович. Но, представляясь, по-штатски назвать его не мог: привычка, дисциплина. Он дал согласие встретиться у меня на работе, и я хотел послать за ним машину: пожилой человек все-таки, около восьмидесяти…

— Не разрешаю, — сказал он сухо. — Сам доберусь.

И вскоре он появился. Высокий, подтянутый, генеральская форма молодила его. Я доложил, что проехал путем нашей дивизии, был на Одере и на Эльбе…

— Да, Одер, — вздохнул генерал, — не забыть его…

И рассказал мне, как там, у этой реки, спас его от смерти орден. Орден боевого Красного Знамени, в который ударил осколок. Маленький, с горошину, он смял орден, вдавил его в грудь — как раз напротив сердца.

Мы вспомнили боевых своих товарищей. Живых и погибших, помянули их…

А совсем недавно, в конце марта, встретился я с Павлом Нефедовым, бывшим моим сержантом. Приехал в Белгород на дни литературы, и, смотрю, на вокзале стоит эдакий крепыш с седой головой и озорными голубыми глазами.

— Нефедов? — удивился я.

— Так точно! — молодцевато гаркнул он.

— Откуда о приезде узнал, разбойник?

— Так ведь это самое… военная хватка!

— Ну, Нефедов! И тут ты кинжальным огнем режешь!

— Только кинжальным! Я этот огонь сейчас в сельском хозяйстве применяю. Верная штука! Только пулемет у меня теперь другой, мирный. Все фронтовики должны так действовать…

Мы пошли вдоль перрона. О многом нам предстояло поговорить. Встреча боевого друга, товарища по оружию — нет большей радости. Память о военном братстве, о выручке и верности, нельзя такое забывать. Свято это и вечно.

Максим Коробейников. Смешное и печальное рядом

С генерал-майором Масловым я познакомился уже после войны, на курсах «Выстрел», куда мы прибыли оба — я из госпиталя, а он прямо из поверженного Берлина. Василий Тимофеевич был человек складный, энергичный и сильный. Он чем-то напоминал сжатую пружину. Прибавьте к этому бронзовый загар лица, не сходивший даже зимой, быстрый, решительный орлиный взгляд, в котором угадывалась готовность действовать в любой обстановке моментально и без колебаний, и вы можете представить себе, какого человека имеют в виду, когда говорят, что он хорошо скроен и крепко сшит.

Военная форма очень шла к нему, он был словно влит в нее. Может, поэтому я не видел его никогда в штатской одежде, хотя знакомство наше было довольно продолжительным. Не случайно, очевидно, он и запомнился мне в парадном, для строя, мундире цвета морской волны. Множество орденов и медалей, советских и иностранных, закрывало полностью его мощную грудь, которая, казалось, была специально сделана такой широкой, чтобы носить весь этот «иконостас».

Если к этому прибавить еще сияние Звезды Героя Советского Союза, а также легкую и бодрую походку уверенного в себе человека, то портрет полководца Великой Отечественной войны, с которым меня свела судьба в молодости, будет закончен.

Я питал к генералу симпатию, — мне казалось, на Маслова нельзя было не любоваться. Он, видимо, скоро почувствовал мое отношение. Когда, окончив учебу, я остался работать на курсах, мы сошлись ближе.

Не скажу точно, что его привлекало во мне. Может, молодость и особый неистребимый интерес к жизни, который появился, когда я понял, что чудом остался в живых. Конечно, имело значение также то, что во время войны мы с ним в пехоте хлебнули лиха полной мерой: он на фронте командовал дивизией, я — взводом, ротой и батальоном.

Мы с Василием Тимофеевичем часто вели задушевные разговоры. Он любил рассказывать истории, которые с ним случались на войне. Две из них запомнились мне особенно четко. Постараюсь изложить их так, как рассказал он сам.

История первая

Когда мы в Германию вошли, в самое логово врага, как тогда говорили, и на дорогах повсюду указатели появились по-русски: «На Берлин!», каждому стало ясно, что скоро войне конец.

Веселее, бесспорно, стало, а отсюда и легче. Пленных брали уже тысячами. Помнишь, в свое время о захвате обер-ефрейтора сообщали в сводках Совинформбюро? А мы под конец войны только в Германии, по-видимому, не меньше чем полмиллиона пленных взяли.

Так вот, в связи с этим вспоминается эпизод. Забавный, хотя и не очень.

В одном городе построили пленных в походную колонну и повели в тыл. Я возвращался с переднего края на «виллисе». Была такая открытая, низенькая, с хорошей проходимостью машинка. По обочине я обогнал колонну и подумал даже: «Вот ведь как все хорошо идет! Сердце радуется!»

Наши солдаты-конвоиры остановились, чтобы мне было удобно проехать, честь отдали по-ефрейторски на караул. Я рукой им помахал, смотрю — улыбаются во весь рот.

Только подъехал к штабу и из машины вышел, вижу: идет на меня сержант, огромный с автоматом на груди, пилотка сидит лихо, чудом держится на кудрях. Шагает он по грязной шоссейной дороге, властным жестом левой руки многозначительно расчищает путь впереди себя.