«Бывало, в особенно тяжелые минуты, когда отчаяние закрадывалось в душу, — писали земляки и товарищи прославленного мариупольского сталевара Макара Мазая, замученного фашистами, — воспоминания о матери-Родине… ободряли нас, служили единственным утешением. Нет, не сломили нас ни издевательства, ни пытки, ни бешеная злоба фашистских варваров. Стоит жить и бороться, если есть надежда снова служить Родине. Нет на свете страны, прекрасней нашей Родины — сильнее ее, свободнее, счастливее и богаче! Привет вам, родные, привет и наша любовь! Знали бы вы, как мы все стремимся к вам, как хотим поскорее вернуться в родные цеха, к машинам, к станкам! Там наша жизнь, там наше счастье!»
Это письмо подписали Макарьян Григорий Иванович — мастер, Глебов Николай Иванович — слесарь, Кирюшин Федор Сергеевич — сталевар, Ковтун Харитина — маркировщица, Лоскутова Александра Васильевна — строгальщица, Калиниченко Варвара Дмитриевна — работница доменного цеха.
Нельзя было без волнения читать опубликованное в одной из наших газет письмо Веры Ковалевой своей учительнице Любови Александровне на Орловщину. Вера рассказала, как ее и младшую сестру Лену в мае 1942 года немцы схватили прямо на улице, отвели в комендатуру, посадили в грязную тесную камеру, где уже находилось человек тридцать избитых, полураздетых девушек и женщин, а через несколько дней в наглухо заколоченных товарных вагонах отправили в Германию, причем сестер затолкали в разные вагоны. Так Вера и не увидела больше свою сестру. Это было большое, политое слезами письмо, но кончалось оно радостными словами: «Только что нам объявили, что завтра едем на Родину. В груди стало так тепло, что кажется, будь его столько в ужасную зиму 1941–1942 годов, я согрела бы всю нашу семью. До свидания, до скорого свидания на Родине!»
Иногда нам открыто противодействовали официальные представители американского и английского командования. В лагерях советских военнопленных они заменяли гитлеровскую охрану своей, и наши люди оставались в плену, получалась только смена вывесок. Нам пришлось потратить немало нервов, чтобы американцы сняли свою охрану в одном из лагерей бывших советских военнопленных в городе Льеже, а затем только решительное вмешательство генерала Драгуна положило конец этому своеволию американского командования.
К началу июля 1945 года основная масса советских граждан была сосредоточена на сборных пунктах, и сотни тысяч их вернулись на Родину. На территории 21-й группировки английских войск были взяты на учет сотни тысяч освобожденных советских граждан, размещенных затем в 115 лагерях и сборных пунктах. Со второй половины июня 1945 года началась массовая отправка их на Родину. Удалось установить тридцать четыре фундаментальных памятника в местах, где были захоронены, замучены и уничтожены фашистами советские граждане.
Конец 1945 года. Париж. Немногим больше года пробыл я на чужбине, а казалось, что целую вечность. И вот, попрощавшись с друзьями, вместе с другими офицерами отправляюсь на аэродром. Самолет берет курс на Берлин, далее — Варшава, Минск и, наконец, Москва!
Здравствуй, Родина! Здравствуйте, родные и близкие. Я — дома. А главное — мы помогли вернуться домой из неволи тысячам и тысячам своих соотечественников.
Они встретились через четверть века. В книге, которую назвали «Журналом встречи» и положили в вестибюле школы-интерната, появились примерно такие записи: «Прибыл с сыном и внуком», «С женой, сыном, дочерью и внуками»…
Там, где стоит интернат, во времена ленинградской блокады лежал пустырь, покрытый чахлым мелколесьем. Здесь, разумеется, не было ни станции метро «Дачное», ни этих обжитых проспектов и скверов.
На этом месте когда-то погиб экипаж комэска Николая Смирнова. Бомбардировщики возвращались с задания. На малой высоте выскочил летящий со стороны Ленинграда «хейнкель». Короткий бой — и печально памятным стал для полка этот пустырь…
Проходили годы, десятилетия, но память не остывала. Как по тревоге, со всей страны съезжались однополчане в Ленинград. Теперь уже поседевшие пожилые люди, у которых была общая фронтовая молодость и могла оказаться общей смерть. Многих унесла война, сократили жизнь старые раны.
Утро 16 декабря 1965 года. Ночью выпал снег, пушистой шалью укрывший асфальт улиц, проспектов, двор школы-интерната. У входа в интернатовский коридор среди ветеранов войны — бывший командир полка Владимир Сандалов в блеске генеральских погон и орденов. Рядом с ним — полковник Марьяновский. На встречу ветеранов он приехал с братом, доцентом Московского энергетического института. В годы войны тот командовал гвардейским танковым батальоном. Его Золотая Звезда Героя Советского Союза — за Могилев, два ордена Александра Невского — это Днепр и Березина.