Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

Солдаты осмотрели его. Старший сержант оказался цел, — только стеганку всю раскромсало, из нее лезла вата. Счастье было с Семеном и улыбалось в его глазах.

— Ну, как себя чувствуешь, Сеня? — ласково спросил Зеке, с преданным сиянием на лице.

— Дак как селедка в компоте, — во влажных глазах его переливалось торжество от такой редкостной удачи, переливалось и таяло. Он расслабленно сел и сказал: — Только вот вертун вскочил в голову. Тряхнуло порядком. Вот фрицы, туда их мешком по голове! Не нашего бога дети! Ну, кажется, все — турнул вертуна — все на место в мозгах стало.

— Эээххх! Жизня наша, как детская пеленка, — засмеялся Шополай: — Коротка и… я извиняюсь… Ну, давай перед супчиком, славяне, по баночке хряпнем! Эээхх, да хороша, проклятая, — огнем прошла! Кто только тебя выдумал?! Понеслась, пехота!

Мне тоже в желудок ударила живительная раскаленная струя, разлилась по всему телу, дошла до ног. Сладко, державно закружилась голова, приятная истома охватила все тело. А в котелках плавали душистые кусочки мяса и сала, веселя душу.

Алявдин перекрестился, восславив своего ангела-хранителя, и сказал:

— Забавно, как быстро все меняется. Жена вот пишет: «Когда ты получишь мое письмо, ты, наверное, Ваня, будешь сидеть в холоде и грязи, без еды и питья, мой бедный Ваня». — Алявдин счастливо рассмеялся: — Только что мы бедствовали, а теперь вот мы сыты, нам хорошо, и души ублажены.

Все солдаты повеселели. Даже самые слабые.

— Теперь нас не возьмешь, — заявляет Зеке: — Отсюда не выбить.

Небо вроде сделалось добрее, ночь не крадется к нам, а не спеша идет. Затлели звезды в черной бездне. Из воронок клубится туман, белая пелена робко стелется по дну, словно не решаясь переползти через край.

Ободрившаяся рота закапывается глубже в подмерзшую землю, ожидая следующей атаки: мы у врага — как кость в горле.

_{Фотографию С. Чугунова см. в иллюстрационной вкладке.}

Петро Глебка. Лес

Ломая вражеские доты,
Не дав опомниться врагу,
Мы вышли к Сожу всею ротой —
В дубовый лес на берегу.

Стоял он, черный весь от дыма,

Шумел, и многие дубы,
Как те бойцы, за край родимый
Навек легли в огне борьбы.

Но даже в горе был он светел,

И хоть не стих жестокий бой, —
Его баюкал свежий ветер,
И выплыл месяц золотой.

И он под месяцем, как в сказке,

Листвой осенней заиграл,
Как будто все цвета и краски
Он в этот час в себя вобрал.

Он с высоты прозрачно-синей

Нам сыпал под ноги листву —
На темный дол, где первый иней
Покрыл измятую траву.

Остановились мы в раздумье,

А лес шумел, шумел, шумел.
Как будто в том тревожном шуме
Сказать он каждому хотел,

Что не с мороза побелела

Земля родимая вокруг, —
Она от горя поседела,
Иссохла вся от тяжких мук.

И нам она навстречу рвется,

Солдата за сердце берет.
И учащенней сердце бьется, —
Она зовет, она ведет —

Туда, где в каждом, каждом доме

Нас ждут родные и друзья…
Вперед, ребята! Близко Гомель —
Мой город, родина моя.

Перевод с белорусского

М. Исаковского

Владислав Кардашов. Операция «Багратион»

22 и 23 мая план «Багратион» подвергся обсуждению в Ставке. В нем принимали участие и командующие фронтами. Во время рассмотрения плана действий войск 1-го Белорусского фронта предложение Рокоссовского начать наступление вначале войсками правого фланга, а лишь затем левофланговой группировкой под Ковелем было одобрено. Сталин только рекомендовал Рокоссовскому обратить внимание на необходимость тесного взаимодействия с армиями 1-го Украинского фронта. Любопытный и характерный спор разгорелся при обсуждении операции на Бобруйском направлении.

Рокоссовский докладывал:

— Я предлагаю прорывать здесь оборону противника двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлениям: с северо-востока — на Бобруйск — Осиповичи и с юга — на Осиповичи.

Такое решение вызвало вопрос Верховного Главнокомандующего:

— Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.