Живая память

Утром будет новый список. И снова Воронин начнет проверять все фамилии с буквы «В»...

Петрозаводск

Шабданбай Абдыраманов. СОЛДАТ

Был ли ты на войне? Видел ли солдата, бегущего в атаку впереди отряда, видел ли, как, пораженный вражеской пулей, упал он навзничь?

Мне было тогда четырнадцать лет.

...Как медленный караван, шел второй год войны. Давно уже стали светлым воспоминанием те беззаботные дни, когда мы, дети, сидели у очага, капризничали, хныкали, а бедная мама чуть ли не со слезами на глазах упрашивала нас поесть хоть немножечко талкана — приготовленного на молоке мягкого душистого пряника.

Все изменилось. Нет теперь в нашем кыштаке джигитов, которые и в палящий зной без отдыха косят траву. Нет теперь ни этого здорового статного Малабека, ни толстощекого молчаливого Джапара, пашущего на своих быках поле, — лоб его всегда в поту, как в масле; нет и Саяка, носатого пересмешника, который любил с ветерком прокатиться на бричке. Нет смелых, ловких, сильных юношей, которых в народе называют кара жигиттер — черными джигитами. Нет их...

Киргизы говорят, что когда-то давно сильный джигит нашел тутки — ручки земли, и взялся за них, и стал трясти землю, и с тех пор держит он землю в своих крепких руках.

Этот джигит теперь на фронте. Далеко увела его война. Но пока живы люди, держат они землю своими руками.

Вот, крепко ухватившись за рукоятку плуга, идет молодка. Не успела она обойти вокруг холма, а обильный пот, смешанный с пылью, уже капает со лба на обветренные, потрескавшиеся руки. А другая, широко расставив ноги, стоит на парной повозке и высоко над головой размахивает длинным кнутом. Вскачь несутся лошади, и встречный ветер раздувает подол широкого платья.

Трудное время. Больших трудов стоит жизнь.

...Я сдал последний экзамен и получил свидетельство об окончании седьмого класса. На следующий же день рано утром меня разбудила мать, она трясла меня за плечо и торопливо говорила:

   — Вставай, человек тебя ждет на улице.

Я протер сонные глаза, встал с топчана и вышел во двор. Солнце уже поднялось с похожего на верблюжий горб холма. Над старым урюком с шумом вилась серая стая воробьев. Увидев меня, пестрый щенок поднял голову, махнул хвостом и снова улегся, высунув тонкий язык и тряся боками. У дувала меня поджидал бригадир. Сам бригадир. Его боялись все женщины, а из-за меня сейчас он сам приехал к моему дому. Он сидел верхом на лошади, у которой от усталости даже отвисли уши.

   — А, Сапарбек, ну как, кончил учебу? — спросил он, глядя на гриву коня.

   — Да, — ответил я и приготовился слушать, что он скажет дальше.

   — Очень хорошо, хотя ты и молод, но все же... — Бригадир ухмыльнулся, обнажив длинные передние зубы. Над верхней губой вместо усов у него была какая-то жалкая растительность, и весь вид был довольно кислый, и голос сдавленный.

   — Ты сегодня вместе со стариком Жумакадыром сходи на мельницу. — Бригадир облизнул обветренные губы. — Поможешь ему навьючить и отвезти туда зерно на помол. Вьючный скот уже на гумне. Там же и зерно получите. Жумакадыр ждет тебя. Иди, не задерживайся.

Я ничего не сказал ему в ответ, едва кивнул. Мне сразу стало не по себе. Мельница находилась от нас не так-то близко. Туда надо было добираться извилистыми тропами через лесную чащу. Но неприятней всего было то, что я должен идти со стариком Жумакадыром. Он у нас считался придурковатым.

Дед Жумакадыр жил с нами по соседству. Ему давно уже перевалило за шестьдесят. Он был высокого роста, волосы у него сплошь седые, как шерсть белой овцы, борода всклокоченная. Вместо носа огромная шишка, густые брови нависли над глазами, как наметанные ветром сугробы снега. Белки его вечно слезящихся глаз были красные. Широкие костистые плечи выпирали из-под стеганого халата.

Дед Жумакадыр не любил сидеть без дела. Зимой и летом его находила работа, он никогда не расставался с топором и кетменем. Его огромные руки с толстыми искривленными в суставах пальцами были все в глубоких трещинах, будто их исполосовали острым ножом.

Богомольные почтенные старики в аиле недолюбливали Жумакадыра. Все они каждую пятницу приходили помолиться в старую мечеть на верхней окраине аила. Но Жумакадыру, видно, и в голову не приходило когда-нибудь туда зайти.

Однажды, бегая с ребятами, я очутился возле мечети. Мулла в белом тюрбане сидел впереди стариков лицом к югу и читал вслух молитвы. Он поднял обе руки, промолвил: «Аллоу акпар», — провел ладонями по лицу и бороде. Все аксакалы сделали то же. Потом они поднялись и сели у стены, прислонившись к ней спинами. Мулла начал рассказывать притчу о загробной жизни, о рае, угрожая неверным адскими мучениями.

   — И у нас в аиле завелся неверный, — сказал один из стариков. — Разве Жумакадыр думает когда-нибудь о том, что его ожидает на том свете?

   — Э-э, — сморщившись, протянул другой, с козлиной бородкой. — Сам аллах его проклял.