Живая сила. Дневник ликвидатора

…присесть на эту землю, опустив яйца, все «приданное имущество», потроха — к земле…

И так и ездил я до конца маршрута, желая, изнемогая и не смея. И терзаясь! — о, как терзаясь… Что — муки неразделенной любви?! — утонченное наслаждение жизнью — в сравнении с ЭТИМ!..

Кидаемый из жара в холод, и из стороны в сторону на ухабах и кочках, и из холода в жар, покрываясь испариной от невероятных усилий, протрясся я в нутре броника весь этот маршрут.

И все время, когда мы уже ехали по дороге — по трассе мимо АЭС и на Чернобыль, — все время лихорадочно прикидывал, глядя на обочину — то на левую, то на правую: «Здесь? А какой там уровень? А вон там?… Уже проехали… А тут — голяк, ни кусточка! Ладно… Там? Людей много… Машин по трассе до черта!» В голове ватная каша… Сцепленные зубы… только слюну сглатываешь — когда можешь…

Наконец дорываешься до сортира.

Встаешь — обновленный, легкий… Минут на 15.

И все начинается опять.

…Кто-то из советских фигуристов… ну, не то чтоб жаловался, а так — обращал внимание: когда штангист толкает штангу, ему позволительна любая гримаса (а также рык, грр и пр.), а фигурист, толкая вверх свою партнершу — тоже отнюдь не невесомую — и которую, в отличие от штанги, уронить не моги! — да еще на скорости, на льду!! — должен мило улыбаться, как бы от счастья млея. Вот так и я, тратя 105 % имеющихся сил, чтоб не усраться, чтоб мышцами живота, брюшины давить, ежемгновенно держать — эту клятущую периодически взрывающуюся «лимонку» в животе, — давя, мня, жмя внутри этот взрыв, — одновременно ходил, залезал в броник, спрыгивал с него, получал приказания, отдавал приказания, улыбался где надо — чувствуя себя как фигурист, завидующий штангисту — и еще как завидуя фигуристу! И желая каждую минуту — миг каждый!!! — одного — одного-единственного!!! — спустить штаны и сидеть в любом скрытом от людского взора месте, пусть даже сортире наизагаженнейшем — счастливо… Где тут поблизости?!!!

…Хорошо хоть отдание чести старшим в Чернобыле было похерено в те дни всеми, а то, боюсь, с честью у меня в эти дни получилось бы неважно…

И я ж никуда не могу от этого деться! Не могу ж я отказаться ехать в разведку — «Извините у меня расстройство» — ржачка будет на весь лагерь: «А новый лейтенант не успел съездить, а уже усрался по колено!» А если я этой напасти — вообразить страшно! — где-то на разведке не сдюжу, так я до конца своей чернобыльской карьеры, что б я ни делал, буду — «А-а, это тот лейтенант, который…»

На третий день сил моих на поддержание положенного по уставу «молодцеватого вида» уже не хватало; по-моему, у меня температура поднялась, лихорадило, я уже ничего из себя не изображал и сконцентрировался вокруг одной, основной, главной, основополагающей цели:

НЕ УСРАТЬСЯ.

И на маршруте разведки Пруд-охладитель так меня скрутило, что я забился в глубь броника, как куль, будто додремываю…

…В этот день я в первый раз был допущен в штаб. Показал часовому — обтерханному и апатичному «партизану»[6] — свой пропуск — прямоугольник плотной бумаги с моей фамилией и инициалами, с пустой круглой печатью, внутри нее «№ 16» (и все, больше никаких опознавательных знаков! — чтоб враг повесился от любопытства, но так и не узнал, куда ж он по этому пропуску может проникнуть…) — я первым делом устремился на поиски сортира. Сортир в штабе, в здании бывшего Чернобыльского райкома партии[7] и райисполкома, обеспечивал интимность: кабинки были разгорожены, и даже створки спереди прикрывались. Мечта… Я уединился.

Счастливый — говорю это без тени иронии и преувеличения — счастливый, понес я данные в разведотдел, чувствуя себя могучим, легким и невесомым…

Минут на 10.

И тут меня осенило — в штабе ж должен быть медпункт!

И получше, чем в лагере, — уж активированный-то уголь там есть!

Нашел. Узковатая комната, с окном в торце. Цивильного вида молодой холеный доктор и молодая же медсестра — волнистые, с волнующим отливом волосы. Белые халаты…

— Добрый день. — Мои побитые рыжие б/у[8] сапоги, еще коробом сидящая новая форма — резкий контраст этому стерильному уюту. Я как можно вежливее и одновременно с замиранием сердца:

— Добрый день, извините, у вас активированного угля не найдется?

Прервав любезный разговорчик, доктор Немного покопался и подал мне… Не-е-ет, не упаковку, 10 таблеток, о которой я жгуче мечтал, а заранее отрезанную от нее прозрачную полоску с двумя таблетками.

— А еще не найдется? — выпалил я, вулкан внутри меня уже вовсю бурлил…

— Ну вообще-то мы по столько не даем… — и он подал мне еще одну полоску.