Живая сила. Дневник ликвидатора

Коэффициент 4 — это, например, когда вместо 5 мР/ч., которые мы намеряли, подходят и спрашивая-утверждают: «Тут 20 миллирентген, да?» Часто завышают в десятки раз: говорят, например, что уровень сотни миллирентген в час вместо реальных десятков; или что десятки мР/ч., когда «имеют место» единицы мР/ч. Преувеличение в сотни раз — тоже дело обычное: полагают уровень равным полрентгена в час при реальных нескольких миллирентгенах в час; или равным рентгенам в час — при измеренных нами нескольких десятках миллирентген. А коэффициент 1000 (тысяча) — это когда цифру уровня называют правильно или почти правильно… но только считают, что это РЕНТГЕНЫ в час, а не миллирентгены (тысячные доли рентгена), которые на самом деле есть. 1000-кратное преувеличение в чернобыльской теме — сплошь и рядом: «РЕНТГЕНЫ», «тут РЕНТГЕНЫ!», «там РЕНТГЕНЫ!». Причем преувеличивают в совсем немаленькую 1000 раз (сравните покупательную способность 1 доллара и 1000 долларов: ощутите, что называется, разницу!) — завышают уровни радиации в 1000 раз в своем воображении (и рассказах) не только в зоне аварии сразу после взрыва, но и на удаленной за сотни километров местности через десятки лет…

В общем, надо делить то, что «люди говорят», на 4 и на 1000 — и истина почти наверняка будет в промежутке между двумя полученными величинами.

Таким образом, проведенное нами исследование убедительно опровергло классическую теорию поля слухов, формулируемую пословицей «Дыма без огня не бывает» (= Если люди об этом говорят, значит, что-то есть или было). При таком огромном коэффициенте преувеличения, как 1000, естественная пылинка, которая есть в воздухе всегда, превращается в слухах в густую дымовую завесу.

При полном, подчеркнем, отсутствии огня.

«Не очень точное правило», — скажете вы.

Ничего не поделаешь.

Его точность в точности соответствует… точности самих слухов.

Самые спокойные

Самые спокойные насчет радиации люди были в 1986 году… где?

Правильно! В самом опасном месте!

В чернобыльской зоне вокруг взорвавшегося атомного реактора.

Там, где этой самой радиации было больше всего.

И где ее — по этой же причине! — меряли чаще всего.

И, оказывается, стоит человеку знать хотя б пару-тройку надежных цифр — где-сколько, где какой уровень, — и он уже не в пугающем тумане невообразимой «невидимой смертельной опасности» (она, кстати, в отдельных местах в центре зоны и на самой АЭС была действительно, без всяких кавычек, смертельной), «опасности, которая везде и навсегда», а уже на конкретной, понятной и очень неоднородной радиационной местности, где уровни со временем меняются, и, в общем и в целом, в сторону благоприятную.

ЗНАНИЕ — хотя б небольшое, но надежное — знание, где-сколько, — и у человека появляются какие-то понятия: что хуже, что лучше, он уже что-то соображает, старается действовать соответствующе…

Это уже не беспросветный ужас полного незнания или (что еще хуже!) «знания» фантастических слухов — нет, это что-то, что можно своими силами преодолеть, избегнуть, обойти…

«Заглянуть в мир опасности — значит, в какой-то степени перестать бояться ее».

Монтень, Франция, четыре сотни лет до Чернобыля…

1500 рентген/час и Сэмова история

…есть люди, для которых [уровни радиации, которые я мерял] — детские…

Сергей Мирный. Хуже радиации (Повесть,

рассказы). Харьков: Каравелла, 2001. С 54.

Невезение № 1:

1986 год. 30 апреля. Последний рабочий день перед майскими праздниками.

Мой приятель Сэм — старший научный сотрудник института медицинской радиологии, остроумный, живой и жизнелюбивый красавец бородач, единственный «дефект» которого (с точки зрения властей) заключался в 5-й графе («Национальность») анкеты, которую в СССР обязательно заполняли всякий раз при поступлении на работу, — Сэм возвращается-прилетает из Вильнюса, с научного конгресса домой, в родной Харьков. И из аэропорта заскакивает на такси на минутку на работу — бумаги оставить, чарку предпраздничную в родном коллективе хлопнуть…

И в эту-то «минуточку» его и берут — прям из родного коллектива. И уже на другом такси — даже не побывав дома — Сэм попадает в чернобыль. Сначала, правда, в хвойный лес под Харьковом, где осуществлялось — уже не учебное — развертывание…

В чернобыле они были 1 мая.

«Наша часть была первой регулярной частью, которая начала вытеснять оттуда разношерстные формирования гражданской обороны», — не без гордости сорвалось как-то у Сэма.

Сэм там (мне рассказывали) был украшением лагеря — бородатый, веселый, бывалый капитан-разведчик…

А «мерки разведки» были тогда совсем другие — не наши летние игрушечные, если в Лесу пешего, без броника Сэма только уровень 50 рентген в час остановил… В нем вообще эта черта очень сильно была развита — любознательность…

Невезуха № 2:

Экипаж Сэма получает задание, где в числе прочего — произвести разведку здания АЭС с юга.