Живая смерть (сборник)

— Помнить, владыко! — воскликнул иеромонах, всплеснув руками, причем обильные слезы снова полились из глаз. — Владыку Платона помнить?!… Пусть прилипнет язык к гортани моей, когда я забуду славить владыку Платона! Забудь меня Господь Бог, когда я хоть раз, отходя ко сну, забуду вознести мою молитву о владыке Платоне. Он питал ко мне отчую любовь; я был у него лучшим учеником: владыка пророчил мне высокую участь, но волею Создателя я пошел в белое духовенство, а у владыки Платона явился другой, достойнейший преемник Василий Михайлович Дроздов, звезда коего воссияла и на ком до сих пор почиет благословение владыки Платона!

Иеромонах-старец, говоря это, плакал; по лицу митрополита Филарета тоже текли невольные слезы при воспоминании о Платоне, нарекшем его своим духовным преемником в деле проповедования слова Божия.

И этот, ныне виновный монах, и святитель, держащий судьбу его в своей власти, были когда-то одинаково близки сердцу Платона.

— Дальше, дальше, — говорил Филарет.

— Дальше — женился, и суета мирская объяла меня… что должно было расцвесть и принести плод, еще в состоянии почки было побито хладом мятежной жизни… При полках протекало мое служение, и с ними я отправился в великий поход против предводителя галлов и с ними двадесяти язык…

— Так… так… Ну, и здесь ты имел случай видеться с покойным императором Александром Благословенным?

— Неоднократно служил я на походе благодарственные молебны о дарованных нашему оружию победах, и сия недостойная десница благословляла монарха и была лобызаема им с христианским благоговением.

— Но это к храбрости еще не относится… Что ж ты, воевал, что ли? — расспрашивал архипастырь.

— Меча в руки не брал, но силою креста Господня трижды прогонял супостатов и, вознося его пред строем дрогнувших воинов, вливал новую бодрость и отвагу и вел на вражеские окопы. Зело любим был я и простыми воинами и военачальниками, и сам монарх лобызал однажды меня в уста, и слезы тогда блистали в его добрых глазах.

— Так вот ты каков!… — подумал про себя Филарет, оглядывая крупную и сильную фигуру иеромонаха.

— Ты говоришь, — военачальники тебя любили?.. Ты не состоял ли при Кутузове-Смоленском?

— Не состоял при нем, но был любим маститым князем. Когда в немецкой земле, в городе Бунлаве, сего предводителя застиг внезапный и тяжелый недуг, я, недостойный, принял от него предсмертную исповедь, и напутствовал его в жизнь вечную.

«Так вот он каков, храбрый поп Иван!» — удивлялся в душе владыка, созерцая мощную фигуру, стоящую теперь пред ним, скорбно и смиренно согнувшуюся… «Да, многомятежна была жизнь его, и в свое время он был истинный иерей Божий и много пользы принес», — думал Филарет. «Нет, это не простое совпадение обстоятельств, столь легко разрешимое людьми материального образа жизни», — соображал старец-святитель, — «не войду я в суд с храбрым попом Иваном, снизойду и прощу ему, по глаголу отца моего, по духу владыки Платона!..»

Сказав несколько увещательных слов иеромонаху, владыка преподал ему благословение и отпустил.

— Иди и не прегрешай более, — сказал ему митрополит Филарет, и иеромонах Иван по-прежнему стал священнодействовать, но от порока своего скоро совсем избавился.

— Так вот, господа, — закончил свой рассказ отец благочинный, — это происшествие, слышанное мною от лица, вполне достойного доверия и связанное с именем одного из величайших иерархов русской церкви, не способно ли поколебать материальные взгляды некоторых слишком прямолинейных людей? Мистицизм средних веков доходил, правда, до нелепости, но это еще не служит причиною, чтобы человечество в своем дальнейшем развитии дошло до полного отрицания всего, что не можно ни взвесить, ни смеряти и потому, по словам поэта, — «надо похерити».

После минутного молчания, разговор гостей соборного протоиерея возобновился с удвоенною силою.

V

Барон N. передает следующий загадочный факт, свидетелем которого он был сам, и не может усомниться в его достоверности.

Во время пребывания его в Италии при посольстве, население одной известной местности пришло в сильное волнение по случаю появления в одном из дворцов, принадлежащих местной аристократии, двух призраков, виденных очень многими лицами: именно появления призраков некоего, всем известного графа и молодой красавицы, жены одного австрийского генерала, которую безнравственный граф уговорил бежать с ним от мужа.

Барон, человек сильный, могущий постоять за себя и не трусливого десятка, сверх того никак не допускавший подобных необычайных историй, вызвался провести ночь в заколдованном дворце с целью доказать нелепость распущенных слухов.

И вот он запасся парой револьверов, конфоркой для приготовления кофе, сигарами и интересною повестью, чтобы терпеливо дожидаться утра и возвращения своих товарищей.

Друзья оставили его сидящим в глубине большой бальной залы, преимущественно посещаемой, как уверяли, привидениями. Эта зала и две прилегающие к ней комнаты, в одной из которых вышеупомянутый генерал отомстил за свою честь, убив обольстителя и его любовницу, были в этот вечер ярко освещены.