Живая вода

Правда. Уж не знаю, на шута он им сдался.

АНФИСА

Получается, хата Симоновны таперича свободная?

СТАРОСТА

А тебе-то что?

АНФИСА

Може, я переселиться туда желаю. У меня в дому крыша зовсим худая, вот-вот провалится, а латать кому? Мужичков нетути.

СТАРУХА ГЛАФИРА

Сдурела, баба?! Там же нечистый водится! (Осеняет себя крестным знамением)

АНФИСА

Да по мне — хошь бы и нечистый, было б тяпло да чисто. И вообще. Може, я эта, как её… Атеистка, во!

СТАРУХА ГЛАФИРА

Тьфу на тебя! Сатана в юбке!

КТО-ТО ИЗ БАБ

А ты, Анфиска, немцев попроси. Пусть пособят. Они и крышу покроют, и тебя самою заодно.

Бабы дружно гогочут.

СТАРОСТА

А ну цыц! Я так полагаю, что хату Ванькину, ноне пустую, мы для немцев оставим. Пусть уж лучше они там наособицу наездами обретаются.

СТАРУХА

В кои-то веки умное слово сказал. Нечистый германцу — самая та компания.

СТАРОСТА

Вот такие, хуторяне, будут мои печальные слова. На этом — всё, расходимся. Да, и собак, у кого остались, поховайте. Мне немцы ещё в прошлый раз такое указание выдали… (Люди печально расходятся) Агата, задержись.

АФАНАСИЙ

Лукич, так мы на озеро едем?

СТАРОСТА

Да-да, ступай, запрягай свою Звёздочку. Я сейчас.

Староста подходит к Агате. Это молодая девушка, ровесница Лены. Но если в той угадывалось явное городское, даже столичное, то здесь — типичная деревенская классика: кровь с молоком, полна пазуха, толстая коса. Всем хороша девка, только лицо подкачало, рябое — щёки, лоб густо усыпаны оставленными оспой шрамами и рытвинами.

СТАРОСТА

Раненого комиссара у тебя в хате оставили?

АГАТА

Какого раненого? О чём ты, Лукич?

СТАРОСТА

Ты мне, девка, зубы не заговаривай! Как он? Ходить может?

АГАТА

Какое! Мало что ноги перебиты и кровищи потерял — у-уу, так ещё лихоманка началась. Вторые сутки в жару да в бреду мечется… Думала, може, у Ваньки от бабки травки какие целебные остались, а он, вишь, с партизанами возьми да уйди. (Подозрительно) А ты откудова про комиссара знаешь?

СТАРОСТА

Анфиска мне доложилась. Она вчера в огороде допоздна возилась и видела, как его к тебе тишком заносили.

Агата всплёскивает руками.

АГАТА

Охушки! Ой, худо, что видала!

СТАРОСТА

Да уж ничего хорошего. От этой стерьвы чего угодно ожидать можно. (Поразмыслив) Мы сейчас с Афанасием на озеро съездим, перемёты проверим. (Кривится) Немец, он дюже до нашей рыбки охоч. Растудыть ему в дышло!.. В общем, через пару часиков загляни ко мне, я тебе уксусу для компрессов отолью. Заодно померкуем, что с комиссаром твоим дале делать станем. По всему, лучше бы переховать его куда, от греха.

АГАТА

Спасибо, Лукич.

СТАРОСТА

Да что там спасибо. Нам бы только очередное ихнее пришествие пережить. А там, глядишь, и махнёт немчура на нас рукой. И то сказать — чего с нас ещё взять, когда и так до нитки раздели? (В сердцах) Что свои, что чужие.

АГАТА

Не гневи Бога, Лукич! Свои — они за нас кровь проливают!

СТАРОСТА

Угу. Проливают, комарью на радость. Через Змеево болото драпают, язви их.

АГАТА

Да, пока драпают. Но ведь при этом — бьются?

СТАРОСТА

Бьются. Да только пока всё больше что о стену горох. Бьются.

АГАТА

А я — веришь, нет — кабы ихний командир не попросил за раненым приглядеть, тоже, как Иван, с ними бы ушла.

СТАРОСТА

Отчего ж, верю. При твоих младых годах, да ещё и с такой… хм… (Усмехается) пышной конституцией, немцу на глаза лучше лишний раз не попадаться. Этим иродам девку спортить — всё равно как мне сморкнуться.

АГАТА

Типун тебе на язык! (Сердито уходит, колыхнув грудями, и досадливо бормочет под нос о наболевшем) Как же, немцы… На меня и свои-то не больно заглядываются.

1.8.1. РЕКА. ОТМЕЛЬ. НАТ. ДЕНЬ

Излучина реки, что в десяти километрах от покинутого бойцами хутора. На песчаной отмели, опустив ноги до колен в воду, лежат два породистых немца («истинные арийцы»), из одежды на них — только армейские трусы с орлом. В мокрый песок вдавлена большая бутылка белого вина. Бутылка уже наполовину пуста, впрочем, это легчайшее, меньше десяти градусов, мозельское вино. Немцы похожи, как родные братья, — ну так они и есть родные братья. Чуть выше по склону стоят раскладной столик с закусками и раскладные стулья, на которых развешаны мундиры: черный «эсэсовский» с кубиками гауптштурмфюрера и серо-зеленый мундир с майорскими погонами и бляхой и особыми нашивками фельджандармерии. Начищенные сапоги братьев блестят на солнце. Неподалёку двое часовых с автоматами изнывают от жары. В сторонке от них в тени раскидистой ивы дремлет Рильке — возрастной слуга, он же денщик Карла.

КАРЛ фон БЕРГЕНЗЕЕ

Ты не представляешь, Гюнтер, как я рад тебя видеть! Отец писал, что ты уехал в какую-то секретную командировку в Гималаи и последнее письмо прислал ещё четыре месяца назад.

ГЮНТЕР фон БЕРГЕНЗЕЕ

Наш дорогой Агроном[2] гоняет всю «Аненербе»[3], как гончих псов. Он одержим мистикой, грезит сокровищами Шамбалы и духом древних ариев. (Усмехается) Считает, в Гималаях скрываются подлинные правители Земли.

КАРЛ

А что, они действительно скрываются?

ГЮНТЕР

Не знаю. Я видел только маленьких грязных шерпов, которые ни от кого не скрываются.

Братья смеются, по очереди прикладываются к бутылке.

ГЮНТЕР