Живая вода

Фонтан все работает. Они встают и ходят по кругу, по которому ходят не они одни. Но в какой-то момент, откуда он прилетает, непонятно, но он внезапен, так как перебивает середину фразы, и девочка не помнит, о чем она говорила, она слышит звон воды, бьющейся о металл. Но этот звон не сам для себя, не для обращения слуха к нему, что-то другое, как бы собираемое вместе, сюда, к воде, музыке и свету и вместе с этим уводящее отсюда… Ничего не понятно! И необъяснимость так томит девочку, что она кажется себе ненормальной. Ведь все хорошо, что еще надо?

Братья, видя, как она резко замолчала, объясняют это ее любованием фонтаном и начинают, как в прежние ее приезды, расхваливать его.

– Я раз чуть со смеху не помер. Прошлым летом. Гроза была под вечер, страшенно воссияло, и гром как даст, как даст! У фонтана никого, он работает. Потом – бац! – оборвало свет и музыку, только осталась вода, ну, умрешь – сверху весь фонтан залило, через края лилось, а сквозь воду снизу бьют струи.

Девочка представляет этот ливень, грозу, фонтан и завидует брату, и гордится братом – все убежали, а он не бросил фонтан в трудную минуту, да так весело рассказывает, а ведь там было от чего испугаться.

– А что такое вода? – спрашивает она. – Вы ко мне с аш два о не лезьте, тут, братцы, кое-что знать надо, кроме химии. – Немного помучив их, она говорит: – Есть четыре стихии – вода, земля, воздух и огонь. Все главные. Мне папа давал читать книжки, особенно мифы и предания, там про воду чего только нет. Нет человека, – говорит девочка, – который бы не любил воду. Даже те, кто не любит умываться, с удовольствием купаются в реке, или озере, или море.

– Ух, я бы в океане выкупался!

– И еще: считалось смертным грехом плюнуть в воду, или ее засорять, или останавливать…

– Как ты много знаешь! Мы тобой гордимся, – говорят девочке братья и смотрят на часы. Они обещали бабушке и дедушке доставить девочку не позднее десяти часов местного времени.

Первая исповедь

В Сережином классе у многих ребят не было отцов. То есть они были живы, но жили отдельно. Кто сидел в тюрьме, кто куда-то уехал и не оставил адреса. Сережин отец приходил раз в месяц и приносил подарки. Достанет игрушку, посидит, они сыграют в шашки, и скоро уходит. Даже чаю не попьет. Мама и бабушка в это время сидели на кухне.

В последнее время отец стал давать Сереже и деньги. Бабушка ворчала:

– Ишь как ловко устроился, от сына откупается.

Но Сережа любил отца. И мама, это чувствовалось, тоже его любила, хотя никогда не просила остаться. Деньги отца от Сережи не брала. А ему на что? Мороженое ему и так покупали.

– Давай деньги в церковь отнесем, – предложил Сережа. Они с мамой любили ходить в церковь.

– Давай, – сразу согласилась мама. – И тебе пора, наконец, на исповедь.

– Какие y нeгo гpexи? – вмешалась бабушка. – Куда ты его потащишь?

– А пойдем вместе, бабушка! – сказал Сережа.

– Я век прожила и уж как-нибудь доживу, – отвечала бабушка. – Я честно работала, не воровала, вино не пила, не курила, какая мне исповедь?

Мама только вздохнула. Вечером они с Сережей прочли, кроме вечерних молитв, акафист Ангелу-хранителю, а утром встали пораньше, ничего не ели, не пили и пошли в церковь.

– А что батюшке говорить? – волновался Сережа.

– Что спросит, то и говорить. Сам же знаешь, в чем грешен. С бабушкой споришь…

– Она больше меня спорщица! – воскликнул Сережа. – Она вообще так зря ругается!

– Вот уже и осуждаешь, – заметила мама.

– Даже если бабушка и не права, нельзя осуждать. Она же пожилой человек. Ты доживешь до ее лет, еще неизвестно, каким будешь.

В церкви они купили свечи и пошли в правый придел, где вскоре началось исповедование. Вначале отец Виктор читал общую молитву и строго спрашивал, лечились ли у экстрасенсов, ходили ли на проповеди приезжих гастролеров, различных сектантов… Потом вновь читал молитву, говоря время от времени:

– Назовите свои имена.

И Сережа вместе со всеми торопливо, чтоб успеть, говорил:

– Сергей!

Впереди Сережи стояла девочка его лет, может, даже поменьше. В руках она держала листочек из тетради, на котором было крупно написано: "Мои грехи". Конечно, подглядывать было нехорошо, но Сережа невольно прочел, успокаивая себя тем, что это как будто обмен опытом. Было написано на листке: "Ленилась идти в детсад за братом. Ленилась мыть посуду. Ленилась учить уроки. Ленилась мыть пол. В пятницу выпила молока".

Сережа прочел и охнул. Нет, у него грехи были покруче. С уроков с ребятами в кино убегал. Кино было взрослое и неприличное. А посуда? Сережа не то чтоб ленится, но тянет время. Он знает, что бабушка заставляет его, заставляет, а потом сама вымоет. А вчера его посылали в магазин, а он сказал, что надо учить уроки, а сам болтал целый час по телефону с Юлей, всех учителей просмеяли…

Ну вот, и Сережина мама пошла к батюшке. Видно, что плачет. Батюшка укрывает ее склоненную голову епитрахилью, крестит сверху и отпускает. Сережа собрался с духом, перекрестился и подошел к батюшке. Когда тот попросил говорить о своих грехах, то у Сережи вдруг вырвалось само собой: