Живая вода [СИ]

— Смутно, — Дара пожала плечами. — Не отвлекайся, сейчас речь не о ней. Я говорила о самопожертвовании. Но кроме жертвы должны быть и те, кто держат ритуальные кинжалы, фигурально выражаясь. И их общее чувство.

— Желание найти и вернуть?

— Это само собой. Но движущей силой должна быть страсть.

Алисса потерла лоб.

— Ты имеешь в виду страстную любовь или ненависть?

— И то и другое.

— Тогда ты обратилась не по адресу, — Алисса поправила на плечах плед. — Я слишком устала от жизни, чтобы испытывать такие чувства.

— Врешь, — Дарина всмотрелась в кристалл. — Ты ненавидишь себя. И любишь…

— Не смей!

Алисса ударила. Хрустальная сфера разлетелась брызгами, Дара вскрикнула.

— О боги… — Алисса с ужасом посмотрела на свои руки. Она впервые использовала магию Авалона для нападения. — Прости! Ты в порядке?

— В полном, — Дарина самодовольно улыбнулась. — Как видишь, я не ошиблась адресом. А шар был пустышкой, если хочешь знать. Я ничего в нем не видела.

Алисса помолчала, дожидаясь, пока успокоится бешено колотящееся сердце.

— Да, ты очень похожа на своего отца, — она подняла упавший плед. — Что ж, если ты уверена, что это поможет, я готова. Где алтарь, на который мне лечь?

— Ирония здесь неуместна, — Дара нахмурилась. — Это очень сложный обряд и требует большой подготовки. К тому же придется ждать удобный момент. Мы с Уной поймем, когда придет пора. А ты будь готова. Нам будет нужна вся сила Авалона.

— Подожди, у меня не сходится, — Алисса покусала губу. — Ты говорила об общем чувстве. Про меня ты угадала, признаю. С Уной тоже всё ясно. Но ты сама… Любовь к отцу — разве ее можно назвать страстью?

— Почему нет? — Дара прищурилась. — Ты по-человечески путаешь страсть и секс. Но для фейри страсть — это смысл жизни. Это согревающий огонь и одновременно — живая вода.

— А ненависть? Ты хочешь сказать, что мы трое сами себя ненавидим?

Дарина склонила голову набок.

— Ненавидеть себя — человеческая особенность. Фейри очень редко испытывают такой разлад с собой. И быстро с ним справляются.

— Вместо этого ты ненавидишь меня? — Алисса сжала пальцы под пледом. — Но ведь и ты не могла сказать им правду.

— Если ты дашь себе труд подумать, то поймешь, что у меня и Уны есть и другие причины тебя ненавидеть, — Дара выпрямилась. — До встречи.

Алисса подождала, пока туман заделает прореху в том месте, где растаял след Хранительницы, и пошла в дом. Почти сто лет она обманывала себя и всех остальных. Но кому бы стало лучше от правды?

— Я любила тебя, — Алисса остановилась перед портретом Ганконера. Он улыбался ей из-под растрепанной ветром пряди золотых волос. — Хотя и не так сильно, как ты заслуживал. И была тебе хорошей женой. Я никогда не ревновала тебя, даже к твоей проклятой флейте. Но Джарет… ты же понимаешь, что его невозможно вырвать из сердца. Ты и сам прощал ему всё, — Алисса погладила резную раму. — За что они ненавидят меня — и Уна, и Дара? За эту любовь? Но разве я одна такая? Впрочем, если это поможет вернуть тебя и Джарета, пусть ненавидят как можно сильнее.

В дорогу собрались рано утром, едва рассвело. Джарет отчаянно зевал по пути к машине, игнорируя Ариана, увлеченно продолжавшего урок. Ганконер прилежно запоминал за двоих. Однако вся сонливость Джарета испарилась, как только он увидел появившихся в дверях гостиницы лана с сыном. Ганконер подавил улыбку, заметив, каким цепким стал взгляд короля гоблинов.

— Лас Арак! — Ариан помахал рукой юноше и уселся за руль.

Кратос, дремавший на переднем сидении, открыл глаза и улыбнулся подошедшим.

— У мальчишки фиалковые глаза, — пробормотал Ганконер. — А у лана — серые, как и у его… братьев что ли? Никак не могу понять их семейные связи.

— Я тоже, — ответил Джарет. — А ты заметил, что мы ни разу не встречали здесь женщин?

— Заметил, — Ганконер вежливо поклонился Крастосу. Тот кивнул и подтолкнул вперед сына.

Арак широко улыбался, глаза его метались от Ганконера к Джарету и светились восторгом. Он протянул руку, потрогал волосы Джарета и что-то быстро сказал, посмотрев на отца. Джарет с недоумением приподнял бровь, уловил слова «птица» и «лас». Ганконер закашлялся. Крастас интересом глянул на него.

— Слова, — он пощелкал пальцами. — Ты… учить слова, да?

— Да, — под тяжелым взглядом Джарета Ганконер справился с душившим его смехом.

— Учить слова, — подхватил Арак и достал из висевшей через плечо кожаной сумки две небольшие новенькие книги в ярких обложках.

— О, вот это другое дело! — оживился Джарет.

На этот раз лан сел один, а его сын устроился между Ганконером и Джаретом. С увлечением, еще большим, чем у Ариана, он принялся перелистывать плотные страницы книжки, показывая на картинки и буквы.

«Видел бы нас кто-нибудь из Неблагого двора, — Ганконер кусал губы, сдерживая неуместное хихиканье. — Великий и ужасный король гоблинов учится читать по детской азбуке. И это еще не самое смешное…»