Между тем Зиновий все подробно комментировал, называл имена новых владельцев, как и на чем «выскочили» создатели этой «новой», взятой на прокат с чужой кинополки, цивилизации. Видно было, как звериная хватка новых хозяев безжалостно задавила не устоявшее и теперь кричащее старостью и ветхостью всесоюзное прошлое. Закрылись когда-то известные санатории, исчезли парки, кинотеатры и даже велотреки. Даже общественные туалеты, заваленные пластмассовыми отходами, черными от грязи бумажными катышами и ржавым ломом, теперь были не нужны. Отправляли нужду по углам, в дюнах или за деньги в чьих-то подъездах. Горько и зло, с матерными вкраплениями старый дружок, словно кладбищенский гид, живописал о конце старого порядка и о нахальной поступи нового.
– А вот и искомое местечко! – радостно затянул он, указывая в сторону громадного дома с телекамерами. Дом был со множеством окон, во дворе журчал позолоченный фонтан и, казалось, еще секунда и вынырнут белые лебеди.
– Вот здесь, на этой территории, студиоз мой ненаглядный, ты наливал мышцы вперемешку с интеллектом. Фраернули нас отсюда, а вот это оставили, – кивнул он в сторону.
И вдруг, на соседнем пустыре, Кондырев узнал почерневшую от времени старую березу, на которой много лет назад был прилажен скворечник. Материал, из которого его тогда смастерили, был добротным, из «железного» дерева карагача, и закрепили, будто на века. Жив был скворечник. Перелетный, похожий на стертую пемзу воробей на секунду, транзитом, приземлился на крышу скворечника, радостно их поприветствовал, а потом, отсалютовав сброшенной какашкой, полетел дальше к своим птичьим радостям. Впереди, за забором таинственного и безмолвного поместья, неожиданно появилась громадная черная собака. Она злобно, прицельно лаяла, и, казалось, прогоняла их. Зиновий показал на телекамеры.
– Заметили! Долго стоим на виду. Предлагают удалиться. А это, – он указал на оскаленную пасть разъяренного ризеншнауцера, – их «парламентер», дает первое предупреждение. Пошли, пока охрана не появилась. Видишь, никто не любит, когда долго стоят над грешной душой, – таинственно, чтобы его не подслушали, заметил Зиновий. Они быстро отошли в сторону.
– Кстати, аусвайс у тебя с собой?
3
– Паспорт, что ли? – поинтересовался Кондырев, – с собой.
– Не удивляйся. Это я так, на всякий случай спросил. У нас ведь тут экзамен по латышскому ввели. Язык-то я знаю. Мне присвоили вторую ступень. Спасибо министру Хирши и всем другим титулярам от бывшего пушкиниста Зиновия. Мог бы и выше подняться, но экзамена боюсь. Мотор-то ведь не тот. – Он прочитал на латышском языке Яна Райниса и добавил: – Хороший был поэт, с детства люблю.
Потом он стал читать Пушкина. Читал долго и вдохновенно, на фоне шумевшего вдалеке моря. Особенно прозвучали «Бесы». Строчку: «Сбились мы. Что делать нам!» – он выкрикнул, словно ища спасения.
Вдруг неподалеку мужской голос окликнул собаку.
– Зевс! На место!
– Слышал? – остановился Зиновий. – У них, как в Греции, все есть, даже свой Зевс в ошейнике. Он перевел дух, и друзья двинулись дальше.
В стык с поместьем, которое охранял ризеншнауцер Зевс, словно бастион Раевского, доживал одноэтажный зеленый барак с полупустым участком.
– Этот уже куплен, видишь – окна, как слепые, – решительно сообщил Зиновий.
– А люди где? – спросил Кондырев.
– Люди стали уходить, – философски заметил он. – Раньше тянули, мечтали до пенсии дожить, а сейчас живут, как колуном отрубили: ни за квартиру не заплатить, ни купить ничего не могут. Вот и стали один за другим помирать. А твоя Дзинтра, между прочим, где-то здесь междуножьем прорастала, – захохотал он и указал на соседнее место, где теперь возвышался белый двухэтажный дом, обнесенный массивным белым забором.