– …Сосной топить – грех. Азиаты вы, азиаты. Кто ж сосной топит?
– А чем топить?
Влажный глубокий кашель. Скрипучий голос. Тон – властный, но благожелательный.
– Березой! Сосна – дерево легкое, мягкое. Прогорает быстро, тепла дает мало. А береза тяжелая, плотная. От нее самый жар.
– Прости, отец. Чего растет – тем и топим.
– Ладно. Ступай себе.
– Он шевелится, отец! Может, мне тут побыть?
– Ступай, говорю.
Денис разлепил веки. Из вязкой полутьмы выступил некто седовласый, одетый по зимней московской моде: грубый свитер под пиджак и валенки.
Кашлянул, наклонился к Денису, посмотрел:
– Как себя чувствуешь?
Денис поднял голову. Запах горящего дерева был приятен, – невыносимо захотелось назад, в забытье, к маме, на скамеечку рядом с железной печкой.
Человек в валенках отступил назад.
– Приношу извинения за инцидент, – сказал он. – Дело такое… Опасное. Пришлось тебя отключить, при помощи хитрой техники… Пить хочешь? Или сигаретину?
Мама и железная печка остались в детстве.
Голые ступни гладил ледяной сквозняк. Денис хотел пошевелиться – и обнаружил, что привязан к деревянному креслу. Руки, ноги, и даже поперек груди, толстой конопляной веревкой – такая продается в магазине сети «Все свое» под названием «шнур бельевой». Слабая лампа цедила жидкий свет на бревенчатые стены и щелястый пол. Углы комнаты и потолок терялись во тьме, только светилась по контуру печная дверца, метрах в десяти от Дениса. «Изба, – подумал он, – и большая, я таких не видел даже у фермеров».
Лицо человека в валенках оставалось в тени.
– Все, что сделано, – скрипучим голосом сказал он, – сделано ради твоей безопасности, мальчик. Мы освободим тебя, как только убедимся, что ты не провокатор.
Денис прохрипел:
– Где Гарри Годунов?
– Уже едет. Будет буквально с минуты на минуту. Но пока его нет, я задам несколько вопросов. Чтоб сразу понять, кто ты и что ты…
– Без Годунова я ничего не скажу.
Человек в валенках опять кашлянул и выступил из темноты. Легко, одной рукой, передвинул массивный табурет, поставил напротив Дениса, сел. Улыбнулся, сыграв мохнатыми седыми бровями: некрасивое, но твердое, даже надменное лицо, низкий выпуклый лоб открыт, по бокам его длинные изжелта-белые пряди неряшливо свисают на уши.
– Значит, ты начнешь говорить, только когда приедет Гарри Годунов?
– Да, – решительно ответил Денис и напрягся, проверяя крепость «шнура бельевого».
– А о чем? – вкрадчиво спросил человек. – Какой такой секрет у тебя есть, если ты без Годунова говорить не желаешь?
«Хитрый, сука», – подумал Денис и не ответил.
– Врать не умеешь, – с одобрением произнес человек в валенках, наклонился вперед и слабой ладонью ударил Дениса по плечу. – Как и я. Предлагаю вот что: я не буду врать тебе, а ты – мне. Так мы быстрее сговоримся. Согласен?
– Допустим, – сказал Денис.
– Ты знаешь, кто я?
– Нет.
Человек вздохнул и устроился на табурете, как на троне. Руки положил на бедра.
– Годунов не приедет, – объявил он. – Годунов вообще не знает, где ты. Никто не знает. Только я и еще трое, из ближней братии… Дело деликатное, и притом – грех большой… И мы его на четверых разделили. Прочие не отягощены. – Он на мгновение прикрыл глаза и сделал паузу. – Теперь о деле. Так вышло, Денис, что мы все про тебя знаем. Ты и твой друг нашли в Москве особенный предмет… И у вас есть желание отдать этот предмет… надежным людям… в надежные руки.
Денис молчал. Думал, как оторвать локти вместе с подлокотниками кресла.
– Смотри, – произнес человек и протянул к нему ладони. – Видишь?
Денис посмотрел. Ничего не сказал. Руки были старые и темные.
– Это самые надежные руки в целом мире, мальчик. Ищи хоть всю жизнь – не найдешь надежнее. Вы с товарищем нашли семя стебля и не знаете, что с ним делать. А я – знаю. Я для этого родился. Сорок лет назад я рукоположен в предстоятели святой равноапостольной церкви стебля господнего. С тех пор служу своему делу сорок лет и, даст бог, умру в служении, а ношу мою понесет другой, а за ним – третий, и так из века в век. Веришь мне?
Денис молчал. Человек в валенках сделался суров и ткнул пальцем в грудь Дениса.
– Вы нашли овальный предмет, очень тяжелый… Меняющий цвет при разных типах освещения. Он то серый, то зеленый. Поперек – вмятина, или царапина. Предмет заключен в двойной защитный контейнер. Внутри контейнера автоматически поддерживается минимальная влажность воздуха. Предмет живет своей жизнью… Иногда он – как древний камень, а то вдруг вибрирует или как бы трепещет. От предмета исходит ток. Смотреть на него трудно, возникают необычные ощущения, можно слышать странные звуки, улавливать запахи… И вообще, рядом с ним тяжело. Возникает беспокойство, головная боль, раздражительность… Я прав?
Денис молчал.