Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2

— Это не совсем так… Там была такая история. Мы приехали, нам дали Дворец спорта, но в это время шел какой-то мощный футбол. Грузины — народ эмоциональный, болели за грузинское «Динамо». Это было очень невыгодное время. Кроме того, Дворец спорта заполнить— это очень трудное дело. Публика разнородная, все хотят разное, но ходили все-таки на Владимира, а Владимир это понимал. Мы просто ему помогали, грубо говоря, отвлекали внимание на себя, давали ему передохнуть… Но работал в основном он. И естественно, его огорчало то обстоятельство, что зал был не битком, хотя он понимал корни этого.

— Ваши совместные выступления… Что было интересного в этих поездках?

— Конечно, Владимир имел славу, совершенно очевидно. Это было понятно и при жизни, а в особенности размеры ее и масштабы стали, к сожалению, понятны после смерти… Ну так или иначе, я ездил вспомогательно, и любой из нас ездил вспомогательно, потому что действительно наши репутации были несравнимы. Без любого из нас бригада в три-четыре-пять человек могла состояться, если был Высоцкий. Кроме него, все остальные взаимозаменяемы. И конечно, его жизнь была чудовищно сложна, это я много раз наблюдал сам. При всем при том, как принято говорить, народ его любил. Любил его, и язвил его, и истязал его чудовищно, потому что от любви до ненависти один шаг. Почему-то казалось, что он вечный. Поэтому и записки были всякого рода, и атаки после концертов… «А почему вы поете всякие уголовные песни?» — «Да ничего я не пою… Это был момент… Это были стилизации».

По-разному объяснял, иногда шутя говорил: «Знаете что? В России от сумы да от тюрьмы не зарекайся — это тоже данность». Потом начинался разговор уже политического свойства: «А вот вы себе позволяете…» А Володя никогда, к слову сказать, не полемизировал не песней. В его концертах конферанс очень локальный, очень внятный и не несет в себе полемического задора. Все сказано в песнях, поэтому он предпочитал своими словами на эту тему не объясняться. Понимал, что эта полемика не доведет до добра: ну что человеку объяснять долго про себя, если он не понял ничего, сидя в зале…

— А на сцене в каких спектаклях вы встречались?

— В «Пугачеве», в «Гамлете» — все время, с самого начала и до конца, в «Десяти днях…», в «Павших и живых», «В поисках жанра», во всякого рода концертах. «В поисках жанра» — тоже концертная форма.

— И традиционный вопрос: менялся ли Высоцкий в роли Гамлета?

— Менялся, очень сильно. Ведь поначалу действительно он этой роли боялся. Настолько ее боялся, настолько ее хотел и настолько потом, впоследствии ею дорожил. Это единственный спектакль, который он не отдавал никому. Очень ревниво относился, если кто-то репетировал… А репетировали люди, явно не могущие этого сделать в условиях этого спектакля… Спектакль индустриальный, там победить занавес, победить шумы производственные, вырваться и пытаться еще держать спектакль — это очень трудно. Периодически Володя заболевал или что-то такое, Любимов тогда говорил: «Все — вводится новый артист! Надо проучить, хватит, я долго терпел!» Но конечно, это была мера воспитания, потому что он Володю обожал и без него спектакля не представлял. Мистически совпало: упадок театра со смертью Владимира. Как-то сам Любимов потерял интерес к жизни и к работе. Он в очень многом стал разочаровываться.

А что касается «Гамлета», он играл его в любом состоянии. И были великие спектакли, когда он был очень болен, — у него почти инфаркт был… Прилетел из-за границы в Варшаву и играл Гамлета, вот тогда стало понятно… Как будто из него выпущен воздух. Осталась только его энергетика, но она выражалась не в Володином рычащем голосе, не в какой-то внешней энергии, а в глазах и в быстром проговаривании, почти шепотом… Конечно, это и от болезни, но за этим была усталость и мудрость прожитой жизни. И как страшно, что вот эти великие прозрения начинаются перед самым концом…

— А его последний спектакль вы помните?

— Помню… Мы все время за кулисами готовились к выходу вдвоем, потому что очень много проходов всяких. Я говорю: «Как, Вовочка?» — «Ой, плохо, ой, плохо… Ой, не могу…» И врачи бывали. То есть все давалось ему с трудом — жест, слово, пройти, дойти, и он играл…. Удивительно, откуда все-таки это бралось, когда уже казалось — неоткуда. Таких энергетических ресурсов и запасов был человек. А между тем сердце уже, видимо, было ни к черту совершенно. Потом были уверены — всегда вокруг него врачи.

— Известно, что с вами Высоцкий советовался по каким-то творческим вопросам.