– Не вывалится! Всё продумано!
– Ты попробовала, попрыгала?
– Да!
– Точно?
– Да!
– Точно-точно?
– Слушай, не морочь мне голову, говорю тебе, да!
– Ну-ну…
Люба любила лукавить, а попросту говоря – врать по поводу и без! Вот такой она была человек. Потом всегда улыбалась и пожимала плечами – зачем, мол, лгала, и сама не знаю…
Премьера. Я иду в центральный проход, откуда через мгновение появлюсь с баяном в начале номера. Люба за кулисами, она выйдет оттуда в нужное время. В боковых проходах цирка толпятся артисты программы – интересно посмотреть на новичков-дебютантов, тем более на этакую красавицу. В зале аншлаг! В ложе пресса! Новосибирск – не хухры-мухры!
Господи, благослови!..
Оркестр даёт вступление. Мой выход! Играю кадриль, пританцовываю. Появляется Люба. Зрители: «О-о-о!..» Аплодисменты. У меня сердце радостно забилось – ещё ничего не сделали, а уже успех! Чуть успокоился, включаю темперамент, мастерство актёра, улыбаюсь. Танцуем. Среди характерных русских движений, исполняем пару стилизованных, напоминающих «буги». Дарю партнёрше букеты цветов, где заряжены булавы, начинаем жонглировать. Снова аплодисменты. Радуюсь – хорошо идём!..
Мой сольный жонглёрский кусок. Я в центре манежа. В этот момент сзади Люба должна сделать свой первый прыжок через спину, то бишь флик-фляк. Слышу-рёв!.. Ну, думаю – класс! Это триумф! Фигачу булавы-букеты под ногами, за спиной, вверх-вниз! Длинные мои волосы туда-сюда – экстаз!..
Слышу, экстаз и в зале. Понимаю – что-то не так! Оборачиваюсь. Моя Люба с перекошенным лицом пытается впихнуть свою грудь назад в декольте. Никак! Одна впихивается, другая выскакивает назад. И так раз за разом! Главное, что она это делает в открытую на зал. Ну, отвернись хотя бы!..
Я к ней лечу задом, раскинув руки во всю русскую ширь, сучу ножками – «верёвочку» вытанцовываю, номер работаю… Приближаюсь вплотную, улыбаюсь зрителям что есть мочи, сам сквозь зубы, перекрикивая оркестр, ору:
– Давай за кулисы, мать твою!..
Она мне, продолжая свою борьбу:
– Не влазит!
– За кулисы давай!
– Да подожди ты! Видишь, не влазит, говорю!..
Кое-как удалось укротить её могучую плоть. Грудь с грехом пополам втиснулась в декольте. В зале аплодисменты – она это сделала!..
Работаем дальше, кричу:
– Больше не прыгай! Я один!..
– Угу!..
У неё по сценарию следующим передний переворот, у меня арабское. Я кручу боковое сальто, слышу громогласное: «Ва-а-а!!!..». Взрыв хохота-купол рушится!
Оборачиваюсь-так и есть – неукротимая грудь моей жены снова на свободе! Она её опять давай втискивать в сарафан…
В боковых проходах артисты, сползая на пол, царапают ногтями стенки. В зале ряды зрителей качаются волнами, как спелая рожь…
Через какое-то время – победа! Она это снова сделала! Буря аплодисментов!..
Идём на финальный трюк, прощальный, так сказать, комплимент. У нас ещё остаётся пара прыжков. Ору:
– Не прыга-ай!..
– Угу!..
Снова её отрепетированный прыжок… В зале: «Аа-а-а!..».
Она – грудь в охапку и за кулисы. Я, прикрывая тылы, «верёвочкой», задом, задом…
…На следующий день в местной газете вышла статья, где журналист толково, со знанием дела разбирал новую программу. Особое внимание он уделил номеру, где дама боролась с грудью. Там победила грудь… Припомнил он нам и наши «буги-вуги»…
Разгромная, первая в жизни рецензия на нас называлась: «Западноевропейские Петрушки со стриптизом…»
Юбилей
Произошло это в одном из провинциальных цирков. В этом городе праздновал свой юбилей крупнейший в стране металлургический комбинат. Цирк не мог остаться в стороне. Приезжий режиссёр поставил парад-пролог с артистами программы, которые должны были выходить со знамёнами республик, что олицетворяло нерушимое братство всех народов Советского Союза и такой же вечный союз искусства и труда. Перед парадом предстояло прочитать трудно запоминающиеся стихи о славном прошлом и настоящем этого комбината, о его могучести и нужности, а также о руководящей роли партии в деле варки стали и чугуна.
В самый последний момент человек, который должен был эти стихи читать, слёг с жесточайшей ангиной. Что делать? Директор цирка в панике рвёт остатки волос на и так не очень курчавой голове. Через несколько часов в зале будут высокие гости из Москвы, из обкома партии и прочих заоблачных структур.
Позвонили в местный драмтеатр – пусто, лето, все на гастролях. На радио – там все в отказку! Бросили клич по программе. Вышел парторг. Человек серьёзный, неулыбчивый, руководитель крупного номера акробатов. «Я прочту!». Как говорится – коммунисты, вперёд!..
Директор чуть ли не в ноги спасителю: «Голубчик ты мой! Родненький! За мной не станет!..».
До представления – рукой подать. Уже дают звонки. Загримированные артисты толпятся за кулисами, разбирают знамёна. Переполненный зрительный зал гудит. Директорская ложа полна чёрных пиджаков с белыми рубашками. Директор во всём белом и с таким же лицом мечется из ложи за кулисы и назад:
– Всё готово? Не подведите, родимые!..
К парторгу:
– Ну, как?
Тот поднимает большой палец…