Живи!

Я принимаю до шести, сделав лишь короткий перерыв на обед, во время которого съедаю все бутерброды. Они кажутся невероятно вкусными. Под конец рабочего дня чувствую себя роботом, действую быстро, отточенно. Диагноз, лечение, напутственное «живи». Всё. Никаких задержек и промедлений. Пациенты, норовящие поболтать, иногда обижаются, но, получив свои таблетки и хмурый, исподлобья взгляд, сразу уходят. Я даже продлеваю прием часа на два, ведь я действительно хочу помочь им всем. Очередь убывает: осталось три или четыре человека, притихнув, они чего-то ждут, даже не спорят меж собой. Но я совершенно выбился из сил, да и солнце приближается к горизонту — пора и честь знать. Поэтому люди ничуть не возмущаются, когда я высовываюсь за дверь и, извинившись, сообщаю, что прием окончен. Они уходят, тихо переговариваясь, обсуждая, во сколько надо подойти завтра, и кто из них будет первым, кто вторым, а кто — третьим.

Уложив чемодан, я выбираюсь на площадку и замечаю неподалеку коренастого, рослого мужчину, одетого в брюки из грубой материи и рубашку с короткими рукавами. Белая рубашка контрастирует с желтоватой, морщинистой кожей. Мужчина стоит в густой тени дуба, прикрыв лицо низко надвинутой, выгоревшей на солнце панамой неопределенного цвета, во рту у него незажженная папироса. Я останавливаюсь на пороге, в замешательстве рассматривая пожилого человека: что-то смутно знакомое чудится в его облике.

— Эй, — не больно-то вежливо окликаю незнакомца, ощутив внезапную враждебность, — тебе чего надо?

Он выплевывает папиросу и, не поднимая головы, идет ко мне, а я не вижу его спрятанного под панамой лица, и это ужасно меня беспокоит. Жду, стиснув зубы. Очень хочется вернуться в кабинет и хлопнуть дверью у него перед носом. А когда он оказывается рядом и поднимает голову, остро жалею, что всё-таки не сделал этого.

Плотник Радек сильно толкает меня в грудь, чемодан падает… я пячусь и, упершись спиной в стол, замираю, с ужасом глядя на человека, сыну которого мой друг Лютич отсек кисть руки. Радек изменился, его кожа выглядит еще более нездоровой, он кашляет и зло улыбается, расставив жилистые ручищи в стороны, будто соперник-борец перед схваткой. Однако нападать не спешит. Кажется, немедленная расправа не входит в его планы.

— Влад Рост, — цедит Радек, потирая ладони. — Давно, давно не виделись. Помнишь меня? Переехать нам пришлось с сыном после того случая… Долго по миру скитались, много чего слышали. Вот, мимо проезжал, решил тебя проведать, целитель Влад Рост.

— Что вам угодно? — Я внимательно наблюдаю за ним. Сердце бешено стучит в груди.

— А я ведь и не верил сначала. — Радек кашляет в кулак; скривившись, глядит на плакаты. — Думал, врут люди… Целитель! Да их и не осталось почти в стране. А один, оказывается, самым наглым образом под носом живет, не боится… Правду говорят: прятать лучше всего на видном месте.

— Что вам нужно?! — повторяю громче.

— Нет-нет, не думай, денег мне от тебя не надо. Просто зашел засвидетельствовать свое почтение, — кривляясь, отвечает Радек и отходит к двери. — Всего-то. И на город посмотреть, конечно, дом свой навестить, друзей. Рассказать им кое-чего… и не только им. — Он замирает в дверях, бегающим взглядом окидывает меня с ног до головы.

— Уже уходите? — На меня накатывает облегчение. Я ведь мысленно готовился к схватке, которая, возможно, закончилась бы смертью одного из нас. У страха глаза велики. Впрочем, чего уж страшнее? Радек откуда-то выяснил, что я — целитель.

— Да мне и сейчас с тобой встречаться не следовало. — Он презрительно сплевывает на пол. — Но уж больно велико было искушение посмотреть на твою испуганную рожу — и, надо сказать, ты меня не разочаровал. До скорой встречи, целитель Влад Рост.

Радек, по-людоедски осклабившись, отвешивает мне шутовской поклон и, поддерживая рукой панаму, шагает за порог. Я понимаю, что всё это время непроизвольно сдерживал дыхание и, с присвистом выдохнув, жадно ловлю ртом драгоценный кислород. В груди колет, и я хватаюсь правой рукой за сердце, уговаривая его успокоиться.

Ирка уже дома, здесь же и Лютич. Они сидят за столом на кухне и, мило беседуя, хлебают деревянными ложками ароматный мясной суп из глубоких мисок. Ирка беззаботно щебечет. Лютич, слушает и, подмигивая ей, вставляет: «А то!» или «Ай, р-родная, ты ври да не завирайся», а потом опять умолкает.

Явление запыхавшегося растрепанного доктора, в костюме с застегнутыми наперекосяк пуговицами, да вдобавок позабывшего в кабинете свой чемоданчик, они воспринимают сначала с улыбками, а после — с тревогой. Лютич остолбенело таращится на меня. Ирка вскакивает и, подбежав, хватает за плечи, как бы поддерживая, хотя я вроде не шатаюсь.

— Что с тобой? Ты пьян? — Она принюхивается и машет ладонью перед лицом. — Ф-фу! Нажрался.

— Всего стаканчик настойки днем, и та уже выветрилась, — отвечаю хрипло. — А вообще да, вечером еще стакан выпил залпом, но это надо было, иначе б у меня инфаркт случился. Ирка… нам убегать надо! Отсюда, из Лайф-сити!

— Что случилось? Зачем? Не желаю! Не хочешь жениться, так и скажи!