Живи и давай жить другим

Послезавтра он отправится в Нидерланды на труповозке с огромной вмятиной. К счастью, у нас в Европе границы открыты, не то его непременно задержали бы на таможне. Чтобы прощупать потеющего заику Хюммела с его кивающей головой, не нужно обладать глубоким знанием человеческой натуры.

«Так-так, сударь, значит, вы на этой машине врезались в трактор? Вы позволите нам заглянуть в гроб?» После Кале французам везде мерещится контрабанда нелегалов.

В гробу они нашли бы только мешки с песком и мое письмо Афре, и обман все-таки раскрылся бы. Думаю, Хюммел едва ли выдержал бы допрос с пристрастием.

Но, к счастью, власти во всей Европе озабочены не столько контрабандой из страны, сколько контрабандой в страну, так что вы можете пересекать границы Франции и Бельгии на скорости сто километров в час.

Может быть, гроб с покойником – хорошая идея для контрабанды наркотиков? Или это уже пройденный этап?

126

Я приклеил бороду и усы, надел парик и большие темные очки в коричневой оправе. Не забыл и про бородавку. В кармане моей помятой куртки лежали водительские права и новый паспорт. А еще Тоон потребовал, чтобы я носил коричневые вельветовые брюки.

– Ты немного похож на Каддафи, когда его вытащили из канализационной трубы, – любезно приветствовал Йост мое появление.

– Благодарю за комплимент, но я не чувствую себя как Каддафи. Я чувствую себя как феникс Луи, восставший из пепла Артура.

– Прекрасно сказано, Луиджи, – заметил Ваутер.

Друзья забрали меня из французской деревенской гостиницы через три дня после разрыва сердца и теперь направлялись к сараю, где Хюммел припарковал труповозку. Мы уже издалека увидели, как он мечется туда-сюда.

Встретил он нас липким рукопожатием.

– Доброе утро, господа, у меня все готово. – Он изо всех сил старался излучать самоуверенность.

– Превосходно, Этьен. Все бумаги под рукой? – спросил Йост.

– Ка-анешно, Йост, вы меня знаете, комар носу не подточит.

– Лажанулись вы с этой вмятиной на труповозке, – сказал Ваутер.

Я протянул Хюммелу покаянное письмо, предназначенное для гроба. Он уставился на него сначала изумленно, потом испуганно, потом страдальчески.

– В чем дело? – спросил я. – Я же говорил, что осталось положить письмо.

– Да… нет… но гроб уже закрыт.

– Значит, открой его, Этьен, – поддержал меня Йост.

– Нельзя.

– Как это нельзя? Мой отец сказал бы: «Если уж мы летаем на Луну, то можем и гробик открыть».

– Да, но он запечатан, – пискнул Хюммел.

– Уж это твоя проблема. Просверли, так сказать, дырочку, сверни письмо и просунь внутрь. Дырочку быстренько заделай, и дело в шляпе. Не правда ли? – Последние фразы Йост прошипел с угрожающей любезностью. – И не халтурь, потому что я хочу видеть, что ты это сделал.

– Да, конечно, конечно, – поспешил Хюммел заверить Йоста. – Я не собираюсь вас обманывать. Хорошая, кстати, идея с этой дырочкой.

Перед отъездом Хюммел должен был с телефона Йоста позвонить Афре и сказать, что он уже в дороге и что ей нет никакого смысла ехать во Францию.

– Это обязательно? А нельзя просто уехать? Она увидит нас, когда мы явимся, само собой, – попытался выкрутиться Хюммел.

– Этьен Хюммел, слушай меня внимательно. До сих пор я прощал тебе все, что ты напортачил. С этой минуты просто выполняй все, что я скажу. Ясно?

Да, ему было ясно. Он еще раз послушно повторил все, что надлежало сообщить Афре.

Я дал ему номер Афры, и он набрал его. Рука у него тряслась.

– Госпожа Опхоф? С вами говорит Хюммел, владелец похоронного предприятия. Прежде всего примите мои искренние соболезнования в связи со скоропостижной кончиной вашего супруга. – Тут Хюммел был в своей стихии. – Друзья вашего мужа попросили меня организовать транспорт и похороны. С вашей стороны нет возражений?

Слушая ответ, он несколько раз кивнул головой.

– Нет, к сожалению, нет. То есть возможно, но гроб запечатан. Таковы европейские правила. Нет, не имеет смысла, к сожалению.

Он снова закивал головой.

– Нет, мы уже в дороге, так хотел господин Опхоф.

Ваутер вмазал ему по спине.

– Ох, что я говорю, тысяча извинений, господин Хофмейер. Передаю ему трубку.

Он быстро передал трубку Ваутеру, а тот незамедлительно всучил ее Йосту.

– Афра? Это Йост. Нет, местные власти настаивают на отъезде. Толкуют что-то о предписанном сроке. Французы вечно все усложняют. Так что ехать сюда нет никакого смысла… В Пюрмеренд, отсюда мы едем прямиком в Пюрмеренд. Там у господина Хюммела уже снят траурный зал. Я позвоню, как только мы будем на месте. Держись, набирайся мужества, слышишь?

Он разъединился.

– Ты это нарочно, Хюммел?

Тот готов был сквозь землю провалиться:

– Я перепутал фамилию. Я так нервничал.

– Еще раз перепутаешь, и я тебя убью. Или как минимум изувечу.

127

Из окна моей квартирки в Гааге я смотрю на унылую улицу с мастерской по техосмотру автомобилей, закусочной, заколоченным кафе и турецким супермаркетом. Пока что не тосканские холмы с виноградниками, кипарисами и терракотовыми крышами деревушек.

– Терпение, Артур, ведь это временно, – героически твержу я себе трижды в день.