Живи и люби!

— Недели превратились в месяцы. А когда я собралась вернуться, у отца начался рецидив. На этот раз — он угодил в больницу и пролежал там две недели. Болезнь окончательно подорвала его силы. Он так толком и не оправился. Я не могла бросить его ради того, чтобы получить свидетельство об окончании школы…

Тенгвальд протянул руку, взял Сигрид за подбородок и заставил поднять лицо.

— Сигрид, ты уже говорила, что отец пожертвовал для тебя многим. И сделал все, что было в его силах, чтобы не расставаться с тобой.

Она затаила дыхание и уставилась в его глаза как загипнотизированная.

— Думаю, тебе следует немного больше верить в себя. Ты и сама принесла большую жертву.

Ее щеки залил румянец.

— Я сделала это, потому что… ну, потому что нельзя было закрыть автозаправочную станцию. Я люблю отца. А работа для него — все на свете.

После короткой паузы она добавила:

— Я прекрасно знаю, чего лишилась. Именно поэтому я решила добиться своей цели. Я хотела все переменить. И чувствовала, что заслуживаю этого.

Сигрид умолкла, ощутив неловкость, но Тенгвальд успокоился и о чем-то задумался. О чем именно, сказать было невозможно.

Когда она приехала сюда, то и не думала, что сможет рассказать Тенгвальду правду. На нее, недоучку, смотрели сверху вниз очень многие, но раньше ей и в голову не приходило, что она способна влюбиться в кого-нибудь из таких людей, как он.

— Сколько тебе было, когда это случилось?

Вопрос сбил ее с толку.

— Семнадцать? Восемнадцать? — попытался уточнить Тенгвальд. Похоже, он не ждал ответа, а просто негромко рассуждал сам с собой. — Ты была подростком, ухаживала за больным отцом и руководила автозаправочной станцией. Выходила отца. А бизнес оказался настолько успешным, что его предложила купить компания, обладающая целой сетью бензоколонок.

Вновь наступила гнетущая тишина, и Сигрид почувствовала, что задыхается.

— Я думаю, — наконец промолвил Тенгвальд, — это доказывает, что ты чертовски умна, чертовски способна, чертовски сильна волей и духом и чертовски сообразительна.

Во время этой речи он продолжал держать Сигрид за руку. Казалось, ее ударили под ложечку. Она думала, что правда рассердит Тенгвальда. Что он будет смотреть на нее с презрением или свысока. Как большинство людей.

— Я люблю тебя, Сигрид. Я убедился в твоем остром уме. В твоей ангельской доброте. В твоей самоотверженности. И хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Хочу, чтобы ты была матерью моих детей.

Сигрид не поверила своим ушам. Как он мог предложить такое?

— Это просто смешно! — выпалила она, ощущая гнев и унижение одновременно. — Вы с ума сошли! Тенгвальд, что мы скажем нашим детям? Как объясним им этот мезальянс? Умный отец, который может создать то, что не под силу никому другому… А мать — набитая дура, которая даже не смогла окончить среднюю школу!

От мысли, что ей придется отчитываться перед невинными младенцами, которые могут родиться у них с Тенгвальдом, бедную Сигрид бросило в дрожь. Однако сквозь туман страха медленно, но верно пробивалась одна мысль: мужчина, который похитил твое сердце, только что признался, что любит тебя и хочет, чтобы ты стала его женой. Причем несмотря на то, что ты рассказала ему постыдную правду.

Как он может хотеть этого? Он — самый умный человек на свете. А она — круглая невежда…

Сигрид не ожидала такого финала, от изумления она лишилась дара речи. Но оказалось, что до ее молчания Тенгвальду нет никакого дела.

— Если человек — личность, он не нуждается в каком-то жалком кусочке бумаги, чтобы доказать это, — сказал он.

— Вам легко говорить. Вашими дипломами все стены увешаны…

Тенгвальд слегка сжал ее руку и придвинулся так близко, что их бедра прижались друг к другу.

— А теперь слушай внимательно. Это чрезвычайно важно. И для меня, и для тебя. Все черты личности, которую ты создала… все эти черты имелись у тебя с самого начала. Они всегда были частью твоей натуры. Если бы у тебя их не было, они не смогли бы возникнуть даже по мановению волшебной палочки.

Сигрид пристально изучала лицо и глаза Тенгвальда. Неужели его вера в нее сильнее правды о ее печальном прошлом?

— Я… я… — запинаясь, пролепетала она, — не знаю, что сказать…

— Скажи, что ты любишь меня.

Он верит в неё!

Не дождавшись ответа, Тенгвальд повторил:

— Скажи, что ты любишь меня.

Ох, да, да! — захотелось ей выкрикнуть на весь свет. На секунду ею овладело ликование. Но затем черные мысли снова пошли в атаку.

Глаза Сигрид затуманились слезами.

— Но… если у нас будут…

Слово «дети» она выговорить не смогла. Мысль о том, что у них с Тенгвальдом могут быть дети, растерявшейся Сигрид была пока явно не под силу. Но он прекрасно понял, что именно она имеет в виду. Это было видно по смягчившемуся выражению его лица.

— О Господи, что мы им скажем? Ну разве я смогу объяснить…

— Мы скажем им правду, — с нежной улыбкой перебил ее Тенгвальд. — Правда — это лучшее, что есть на свете.

Отчаяние заставило ее сгорбиться.

— Но моя правда ужасна.

Он приложил палец к ее губам.