Живи с молнией

– Трудный у меня будет сегодня денек – мне предстоит повидать всех, кого я охотно послал бы к черту. – Он раздраженно оглянулся вокруг. – А почему вы дома в такое время дня. Тони? Разве вы не работаете?

Тони уставился в свою чашку кофе.

– Мою работу свернули несколько месяцев назад, и я не стал ничем себя связывать – мне хотелось быть совсем свободным, чтобы уехать в долгое свадебное путешествие… Не знаете ли вы каких-нибудь хороших анекдотов?

– Нет, – тихо ответил Эрик. Он хорошо понимал, какие муки переживает сейчас Тони, и сочувствовал ему, но про себя молился, чтобы никогда в жизни ему не пришлось представлять собой подобное зрелище. Что и говорить, раздраженно думал Эрик, Тони выглядит абсолютным дураком, и это только ухудшает дело.

12

Хьюго Фабермахер оказался точен. Ровно в час он постучал в дверь номера, где жил Эрик. Стук заставил Эрика вздрогнуть, хотя он уже больше часа тревожно ожидал этой минуты. Немного поколебавшись, он глубоко вздохнул и направился к двери, почему-то чувствуя себя виноватым и сам на себя досадуя за это. Открыв дверь, он едва узнал своего старого друга в этом усталом немолодом человеке, стоявшем на пороге с полувопросительным, полувызывающим выражением во взгляде.

«Он пытается угадать, знаю ли я о письме», – мрачно подумал Эрик. Изобразив на лице приветливую улыбку, он сказал:

– Входите, Хьюго, вы как раз вовремя.

Много лет назад, когда Фокс впервые привел Фабермахера в лабораторию, это был светловолосый стройный юноша, круглолицый и очень моложавый. Несмотря на болезнь, разрушавшую костный мозг в его теле, лицо у него было свежее, со светлой бледно-золотистой кожей. В то время он думал, что ему осталось жить не больше семи-восьми лет. Но с тех пор Эдна так измучила его, так извела своею шумной, требовательной любовью, что у него уже не хватало сил спорить с нею, и он подчинился, пробуя разные способы лечения.

Врачи-терапевты лечили его, подвергая действию иприта, отравляющего газа, когда-то вызывавшего в людях невероятный ужас; это лечение, видимо, все-таки оказало временное действие, так как Эрик помнил, что пять лет назад, во время своей свадьбы, Хьюго выглядел совсем здоровым и бодрым. Сейчас, в тридцать с небольшим лет, он казался изнуренным болезнью пятидесятилетним человеком, и в то же время Эрик, присматриваясь к нему, чувствовал, что причиной этому не только болезнь.

У Фабермахера было серое изможденное лицо и бледные, плотно сжатые губы. Когда Эрик помогал ему снять пальто, он улыбнулся прежней застенчивой улыбкой, но глаза его не меняли своего сурового, напряженного выражения. Казалось, он сам сознавал неприятную особенность своего взгляда, потому что то и дело отводил его в сторону, словно щадя собеседника.

– Как я рад вас видеть, Эрик, – тихо сказал он. – Вы хорошо выглядите, совсем не изменились.

– Вы тоже.

– Если не считать того, что мы оба, кажется, стали лжецами, – сказал Хьюго, бросив на него быстрый взгляд. – Вы здесь один?

– Вы хотите спросить, приехала ли Сабина? – сказал Эрик с иронической усмешкой в голосе.

Он встретил пристальный взгляд Хьюго, заметил мрачное испытующее выражение его глаз, и сердце его вдруг забилось – он подумал, что точно так мог бы сказать Тони Хэвиленд. Эрик покраснел и решил, что надо держать себя в руках. Он старался вернуть то настроение, которое заставило его утром позвонить Хьюго. Ему хотелось сначала поговорить с ним, как с другом – другом, которого он уважает, жалеет и любит, а потом уж он сам увидит, надо ли считать этого друга врагом…

– Я приехал один, – спокойно продолжал он. – Но Сабина будет здесь примерно через полчаса. Если вы можете подождать до тех пор, отлично. Если нет, давайте начнем завтракать, а Сабина подойдет позже.

Лицо Фабермахера не выражало ничего, кроме вежливого внимания.

– Лучше начнем сейчас, – сказал он. – Видите ли, я в институте просто клерк и должен вовремя приходить на работу.

– Вы – клерк? Вы шутите, Хьюго!

– Нет, не шучу. Клерки – чрезвычайно нужные люди. Правда, я не конторщик, хотя многие из моих лучших друзей – конторщики. Но у нас так много видов, разновидностей, классов и подклассов, что мы, клерки, образуем особую породу. Сейчас я как раз пытаюсь развить теорию, что все млекопитающие образуют одну породу и различаются только по видам. Причем у меня нет ни доказательств, ни специальных знаний, ни стремления получить эти знания хотя бы из любознательности. Такого рода размышления весьма характерны для клерков. Ум у нас не занят, поэтому мы свободно предаемся всяким мыслям. Но, разумеется, есть и такие, которые увлекаются своей работой и в конце концов достигают звания старших клерков.

– Да перестаньте, Хьюго, и расскажите, что вы делаете.

– Я же вам говорю – ничего, – пожал плечами Хьюго. – Не так давно мне удалось до какой-то степени разработать теорию ядерного поля. Но никто не может сказать, насколько она верна. Ее следует проверить на опыте.