Живи с молнией

В лаборатории, брошенной Хэвилендом ради побережья, воцарилась приятная мирная атмосфера. После чисто физического труда во время опыта обработка результатов казалась совсем легкой. Требовалось проделать массу вычислений, но с помощью формул и они были сведены к простой арифметике, а самую нудную работу выполнила вычислительная машина. Эрику то и дело приходилось подавлять беспричинную улыбку: он ощущал в себе безмятежное, ленивое удовлетворение. Почти все время он вместе с Фабермахером работал над записями, а прибор тем временем покрывался пылью.

Даже если Хэвиленд захочет продолжать исследование с другим ассистентом, прибор все равно пойдет на слом. Он уже пережил самого себя, потому что полученные результаты неизбежно докажут необходимость переделок и усовершенствований. Дальнейшие исследования с новым прибором в свою очередь потребуют дальнейших усовершенствований, и этот нескончаемый цикл творческого созидания и разрушения даст один побочный продукт – новые знания. Этот прибор положил начало целой исторической эпохе, но история перешагнула через него прежде, чем он пришел в негодность. Эрик не мог смотреть на него без грусти. Фабермахер относился к этому иначе. Прибор для него имел не больше значения, чем обыкновенный карандаш, которым пишут, очинивают острее или тупее, смотря по вкусу, используют до конца, а затем выбрасывают. Его больше заботили результаты опыта, занесенные в рабочую тетрадь.

– Интересный опыт, – рассудительно, с умеренным энтузиазмом сказал он. – И сколько еще предстоит работы!

– Но мы сделали все, что могли, – возразил Эрик.

Фабермахер улыбнулся.

– Вы сейчас говорите, как Хэвиленд, – «выше головы не прыгнешь». Хотите знать, на какие вопросы вы так и не получили ответа? Я могу их перечислить. Какова энергия нейтронов? Каковы статистические вариации полученных вами результатов? Насколько ваши результаты связаны с поглощением, сопровождающимся или не сопровождающимся индуктированной радиоактивностью…

– Ради Бога, довольно! – воскликнул Эрик. – Кто вам сказал, что мы собирались завоевать весь мир? Мы только хотели доказать, что существуют внутриядерные силы, не электростатические и не гравитационные, и найти частицы, на которые действуют эти силы. Мы знаем, что нейтроны притягиваются одними ядрами и не притягиваются другими.

– Это необычайно интересно. А почему это так?

– Не знаю, – признался Эрик. – Ответ, возможно, послужил бы ключом ко всей проблеме. Но все-таки мы теперь знаем о существовании этого свойства, следовательно, посредством нашего опыта мы открыли кое-что новое в природе. Это мы искали, и это мы нашли. Вот и все.

– Вы просто сделали, что могли.

– Не говорите это так, словно вы нас в чем-то обвиняете.

– А вы не говорите так, словно оправдываетесь. Каждый и без того делает все, что в его силах. И утверждать, будто вы сделали все, что в ваших силах, – значит намеренно ограничивать свои возможности.

– Не будете ли вы добры вбить наконец в свою тупую голову, что я этого никогда не говорил?

– Ах, так! А что же вы хотели сказать?

– Что я надеюсь ответить на эти вопросы, когда буду работать с Траскером. Уверен, что мы с ним добьемся большего.

– А, ну это другое дело. Отчего же вы так и не сказали?

– Потому что вы слишком много болтаете.

Фабермахер улыбнулся, и лицо его порозовело.

– Только с вами, – согласился он, но вид у него был довольный и смущенный. Он немного помолчал, потом спросил: – Когда вы уезжаете?

– Еще не знаю. Я только недавно написал Траскеру, что смогу приехать.

Из коридора донесся телефонный звонок, и Эрик пошел в будку.

– Хэлло, – произнес женский голос.

– От Траскера еще ничего нет, дорогая, – быстро сказал он. – Так что не торопись давать задаток за подвенечное платье. Но не беспокойся, это от нас не уйдет.

– Хэлло? – прервал его незнакомый голос. – Можно мистера Фабермахера?

Эрик почувствовал, что краснеет, и засмеялся.

– О, простите, я обознался!

– Ничего, – в трубке тоже послышался смех. – Это было даже интересно. Это говорит мисс Мастерс. Я звонила в библиотеку, но там сказали, что он, вероятнее всего, у вас. Он здесь?

– Одну минуту, я сейчас посмотрю.

– Вы подойдете к телефону? – спросил Эрик Фабермахера. – Если хотите, я скажу, что вы уже ушли.

Фабермахер медленно покачал головой.

– Я подойду, – сказал он тихо и добавил: – Знаете, я был несправедлив к ней. На самом деле она вовсе не пруссачка. Она просто многого еще не понимает.

– По-моему, вы говорили, что это и есть крайняя жестокость, – заметил Эрик, улыбаясь.

– Нет, я говорил о равнодушии. Ее нельзя обвинять в равнодушии, но тем не менее она все-таки многого не понимает.

4