Живи!

Леонард исчез, но не сгинул — затаился на время. Хотя демон не преследовал его, музыкант чувствовал незримое присутствие искусителя каждый день — тот словно выжидал подходящий случай. А может, решил взять измором. Филармония переживала не лучшие дни и вскоре закрылась. Грегор еле сводил концы с концами, хозяйка квартиры грозилась выселить его за неуплату. В конце концов он съехал и поселился в ветхом общежитии, почти бараке, где делил комнату с двумя работягами.

Футляр со скрипкой покрывался пылью, напрасно ожидая ночи. Щупальца давних кошмаров поднимали змеиные головы, скалились плотоядно.

Отчаявшись, Грегор нанимался играть в рестораны, но там просили исполнять шлягеры, а не классику. И желательно на пианино. Ах, у вас скрипка? А на пианино умеете? Отлично, а то скрипка нагоняет уныние. Что у вас в репертуаре? Сонаты Бетховена и этюды Листа? Вы уверены, что именно это требуется нашим клиентам? Думаете, понравится? Что ж, попробуйте.

Скрипка фальшивила, она не привыкла к публике. Это была нервная, чуткая скрипка с нежным звуком. Скрипка камерного типа, похожая на изящные инструменты известного кремонского мастера Николо Амати. Скрипке хотелось уединения — одного на двоих.

После первого же выступления Грегора обычно увольняли. Нет, не из-за плохой игры. Даже играя плохо — для себя, он играл хорошо — для остальных. Тех, кто понимал, разумеется. Вы чудесный музыкант, извиняющимся тоном объяснял ресторатор, превосходный. Я даже прослезился. К сожалению, клиенты выказали неудовольствие, а клиент, знаете ли, всегда прав. Ваша музыка нам не подходит.

Когда Грегор примелькался по ресторанам и кабаре, и владельцы их дружно отказывали полуголодному скрипачу, он скатился до выступлений по кабакам и дешевым барам, где аккомпанировал на фортепиано вульгарным певичкам, кривляющимся на сцене чуть ли не голышом. Играл то, что просили, разучив несложные фривольные шансонетки. Приходя домой под утро, без сил, прямо в одежде валился на диван, ощущая себя выкрученной половой тряпкой, которую повесили сохнуть на батарею.

Скрипка обиженно молчала. Она отказывалась разговаривать, когда Грегор винился и падал на колени, когда обещал, поднакопив деньжат, бросить кабацкую жизнь и уехать к матери, но не уезжал. Какие в провинции возможности? А здесь мог подвернуться шанс.

И вот тут-то возникло-вернулось всё: сны, торжествующий победу демон и притягательные объятья бездны, куда уже летел оступившийся Грегор. Это были адские дни — музыкант, содрогнувшись всей глубине падения, стремился вырваться и упорно, ожесточенно сопротивлялся демону, будто пьющему соки его души. Скрипка молчала, Грегор терзал струны, извлекая тусклые, безжизненные звуки, больше похожие на кошачий мяв. Прости! пожалуйста, прости!.. — умолял он. Скрипка будто омертвела, от судорожных движений смычка у нее рвались струны. И тогда между собой и демоном Грегор воздвиг стену казавшегося бесконечным таланта. Отгородился, спрятался за ней, как за неприступной крепостью. Но всему положен предел — талант растратился, сгорел в топке этой изматывающей борьбы. Он ускользал от Грегора, уходил водой в песок: с мартовской капелью и июньской жарой, с октябрьскими ветрами и зимней стужей. Некогда полноводная река превратилась в обмелевший ручей, который вскоре засох и иссяк. Леонард, демон с ярко-синими глазами, обрушил крепостные стены, разбил скорлупу таланта и, добравшись до потаенных уголков души, обрывал зеленые, свежие ростки, оставляя лишь заскорузлую шелуху.

Жизнь окончательно разладилась, пошла вкривь и вкось, драная, неопрятная. И Грегор запил. Истратив все сбережения, он покинул Миргород и вернулся в Беличи, где жил на содержании родителей, изредка перебиваясь случайными заказами, но деньги тут же спускал на выпивку. Он даже не заметил, как умер отец, как подурнела, состарилась от горя мать. И лишь когда после инфаркта ее увезли в больницу, Грегор опомнился. Он не гнушался самой черной работы: матери требовались дорогие лекарства, и Грегор доставал их. В больницу он приходил в отглаженном щегольском костюме, сохранившемся еще с учебы в консерватории, подолгу сидел с матерью и уверял, что нашел себе хороший заработок и скоро поедет с концертной программой в Миргород. Доставал из футляра скрипку и как прежде, сочно и упоительно, играл, а в коридоре, затаив дыхание, толпились врачи и медсестры. На исхудавшем, с выпирающими скулами лице Грегора блуждала улыбка. Быть может, он и сам верил в то, что говорил. Быть может, поэтому дела шли на поправку. Иссякший родник стал наполняться.

А через месяц человек без лица, человек-тень, демон с бесчисленным количеством имен, продавший душу в обмен на всевластие, — тот, кому не давали покоя чужие таланты, начал игру.

Часть вторая Король умер, да здравствует!

Первая противоречивая глава Живи, Прохазка!